Птицы парят под потолком, ныряют, петляют, и я вижу многоцветную радугу. Сую руку в карман и нащупываю спрятанных журавликов. Смотрю на отца: рубашка разодрана, спина расцарапана. Он катается по полу, и кажется, что его атакует вихрь разноцветных птиц.
Мне приходилось видеть, как отец дерется с братьями, я привык к зрелищу сломанных пальцев, распухших щек, окровавленных, но все еще ухмыляющихся губ. Сегодня, посреди бумажной бури, они кажутся мне особенно отвратительными. Мне грустно, что отец не может разделить со мной радость этого мгновения. Я боюсь того, что случится с нами, если мы проиграем, но еще сложнее представить, как мы будем жить вдвоем в этих комнатах, видевших так много горя.
Журавлики все еще парят, и хотя мне не хочется жульничать, я не могу не дать шанс тем двоим полетать вместе с остальными. Я открываю ладонь, желтые журавлики неловко взмывают вверх, словно птенцы, отправляющиеся в свой первый полет, и растворяются в разноцветном вихре. Они так красивы, эти крошечные создания, набирающие скорость, словно самолеты. Они вылетают в окна, в коридор, в самые укромные углы дома, где их никогда не найдут.
И вот, наконец, это случается. Братья замирают: опускаются руки, занесенные для удара, слабеют захваты, подбитые глаза расширяются. Последний ярко-красный журавлик, подхваченный четырьмя потоками воздуха, взмывает вверх, поднимаясь все выше и выше.
Братья забывают даже ругаться. С пола невозможно разглядеть инициалы на крыле. Журавлик неподвижно висит в четырех футах от поверхности стола. Этот безмолвный полет в четырех стенах прекрасен, целое мгновение последний бумажный журавлик парит, как молитва, как надежда, как единый выдох.
Когда я перевожу глаза на братьев, замерших в молитвенных позах на коленях, то вижу, что их мысли заняты только домом, который достанется кому-то одному, когда журавлик опустится на стол. Они сжимают кулаки, пихаются, отталкивают друг друга от стола. Они хотят, чтобы несчастная птица поскорее опустилась на стол, и тогда они мигом разорвут ее в клочья. Мне, напротив, хочется, чтобы полет никогда не кончался, чтобы журавлик вечно кружил над столом. Братья приготовились. Журавлик дрожит, постепенно теряя высоту. Но еще секунду до того, как бумажная птица касается стола и четверо братьев бросаются к ней, я вспоминаю бабушку и надеюсь, что она далеко — там, куда не долетают даже бумажные журавлики, — и что в это мгновение она счастлива.
