Сроки подгоняли. Поэтому Николай и его наставники работали с большой энергией. За считанные дни нужно было до мелочей отработать все детали выполнения предстоящего задания, способы связи, укрепить, по возможности, слабые звенья разработанной для него легенды. Добравшись до Полтавы, Рахов должен был сразу же явиться в комендатуру железнодорожной станции, предъявить здесь свой аусвайс и попросить разрешения на проезд поездом до Мариуполя. Свою просьбу объяснять тем, что от самого Бобруйска шел пешком, в дороге заболел и дальше передвигаться пешим порядком не может.
Надежда у нас была на то, что гитлеровцы не оставят без внимания советского командира, не скрывающего своего недовольства прежними порядками, к тому же пострадавшего от Советской власти. Именно таких людей, по имеющимся у нас данным, и вербовал в первую очередь абвер в свои разведывательные школы. Если же полтавский комендант не клюнет на приманку, то Николаю надлежало ехать в Мариуполь, входить в доверие к фашистским властям и ожидать сверху указаний через связника.
Рахову дали явку и пароль к одному из помощников Харитона Карповича, проживавшему в Полтаве. Однако воспользоваться этими услугами тогда, в феврале 1942 г., ему не пришлось. Через две недели он вновь беседовал с Балакиным и Дубровиным. А произошло вот что…
Перейдя линию фронта севернее Волчанска, Рахов без особых приключений добрался до Полтавы. Но именно здесь, когда он считал, что половина дела сделана, его хваленый аусвайс не сработал. Николай попал в облаву и вместе с другими задержанными очутился в подвале гестапо. Патрули отобрали у него пропуск, а протесты по этому поводу привели лишь к тому, что его основательно избили.
На нары к Рахову тотчас подсел какой-то парень в форме советского пехотного лейтенанта и, мешая в разговоре русские и украинские слова, начал всячески поносить гитлеровцев и грозиться, что он с ними ещё посчитается. Откровенность незнакомого человека и резкость его суждений – дело-то происходило в подвале гестапо – показались Николаю подозрительными. За месяцы, проведенные в лагере для военнопленных, он неоднократно имел возможность убедиться, что истинное мужество и вера в правоту своего дела не нуждаются в саморекламе. Поэтому на все откровения соседа по камере отвечал заученно: с меня, мол, хватит, навоевался, имею ранения, был в плену, отпустили к жене, дали аусвайс, и вот незадача – аусвайс отобрали… Но у немцев порядок железный – думаю, что во всём разберутся.
