Борис молча мастерил весло из ивовой ветки. Раньше ничем подобным ему заниматься не приходилось, но, как известно, если долго мучиться — что-нибудь получится. После долгих мучений получилось. Кривая палка. На конце — плетенка из гибких прутьев. Отдаленно она напоминала теннисную ракетку. На упругую плетеную основу Борис намотал кусок выловленного из воды полиэтилена. Затянул веревкой из оторванной полоски ткани.
Таким инструментом можно было и отталкиваться от берега, и грести по воде. За неимением лучшего вполне можно было.
Чернявая тоже сидела тихо, привалившись спиной к ивовому стволу и прикусив губу. Девушку беспокоило плечо.
Где-то вдали прошла еще одна колонна. Над рекой пролетел вертолет. Слава богу, тоже на приличном расстоянии от их укрытия.
Борис спустил контейнер на воду, когда землю накрыли сумерки, а от воды поднялся густой туман. Самое подходящее время для скрытого плавания.
Он прикрепил потрескавшуюся крышку так, чтобы она не мешала грести, но в любой момент ею можно было укрыться. Забросил в лодку самодельное весло. Затем помог перебраться в контейнер девушке. Та едва держалась на ногах. Оступилась. Упала вводу. Плохо. Очень-очень плохо…
— Тебя как звать-то, чернявая? Вроде бы давно пора познакомиться.
— Наташа, — прозвучал в сумерках слабый голос. Э-э-э, да она и языком-то еле ворочает.
— Понятно, — Он улыбнулся, — Наташка-промокашка…
Промокшая чернявая села в контейнер. Повернулась.
— А тебя, пятнистый?
— Что? — Бориса аж передернуло. «Пятнистый»! Издевается она, что ли? Какой он, на фиг, пятнистый! Без хэдхантерского камуфляжа. С гладиаторским ошейником под подбородком?
— Как тебя зовут, спрашиваю.
— Борис, — угрюмо выцедил он.
И сам запрыгнул в лодку-гроб. Оттолкнулся от берега.
Ну вот знакомство и состоялось…
— Спасибо, — неожиданно раздалось за спиной. Он удивленно оглянулся, но не поймал взгляда спутницы: та опустила глаза.
— За то, что не бросил, — спасибо, — пробормотала она.
Голос девушки звучал совсем уж тихо и невнятно. Борис едва разобрал слова. Благодарить кого-либо чернявая Наташка явно не привыкла.
А может быть, никто для этого не давал повода. Или ей просто очень трудно было сейчас говорить. Они плыли долго. Промокшие, голодные, ослабевшие. При малейшей опасности — нет, при намеке на опасность — они прикрывались побитой крышкой и лежали под ней часами.
Время шло мимо, время проходило сквозь них. Время струилось как вода. Только утекало оно не туда, куда бежала река, а куда-то назад, в обратном направлении.
