Доктор Ломан кидается в кабинет Элиона. Три человека поднимают головы.
— Это сделали вы, Манжин? — спрашивает она, размахивая газетой.
Напряжение, исходящее от него, указывает, что сейчас ему ничего не стоит вытолкать ее из кабинета.
— Я думал, вам будет интересно.
— Я не об этом, — перебивает она. — Я знаю, что это вы положили газету ко мне на стол, спасибо. Детали — ваших рук дело?
— Но, доктор, как вы смеете меня обвинять…
— Ладно, избавьте меня от ваших…
— Не могли бы вы оставить меня наедине с доктором Ломан, — спокойно вмешивается Элион. — Нужно быть осмотрительнее, Сюзанна, — говорит он, когда все уходят. — Манжин никогда вас не ценил. Жаль.
— Сильное преуменьшение. Я уже поняла, что вы хотите сказать.
— Однако он хороший профессионал. Все не так страшно. И уж тем более не так важно. Вокруг этой истории слишком много шума. Мы можем содействовать полиции, направить этих господ на след Данте, но, возможно, разумнее ничего не говорить. Прикрыться врачебной тайной.
Это означает уклониться от помощи многочисленным жертвам, хочет сказать Сюзанна. Но Элион не оставляет ей времени. Он берет на себя возню с этой историей. И она сдается.
— Что сделано, то сделано, — продолжает он. — Но в министерстве не поймут. Заговорят о пересмотре системы, о предотвращении ее развала. Пока только заговорят. Но вы знаете, что это значит.
— Вы хотите, чтобы я уволилась?
— Даже слышать об этом не желаю. По крайней мере, не сейчас, — спохватывается он, опуская глаза.
— И что теперь?
— Что теперь? Не знаю. Попытаюсь успокоить умы. А вы займитесь Данте. Я не знаю, к чему нас это приведет. Но все равно работайте. Я вам полностью доверяю… А теперь идите. Мне нужно задабривать председателя Комиссии медицинского контроля.
Он думал, со временем удастся смириться. Не получилось. Болезнь сына делает Франсуа Мюллера беспомощным. Узнав о ней, Мюллер счел ее наказанием, посланным свыше за то, что он посвятил свою жизнь мрачной стороне человечества. Его преступлениям. Наказанием тем более несправедливым, что оно бьет не по нему, а по ребенку, который ничего ни у кого не просил.
Но все то, что Мюллеру дано было увидеть во время расследований, говорило, что справедливость — понятие, придуманное слабыми.
Малыш, оторванный от дома, пленник немощного тела, жадными глазами встречающий отца всякий раз, когда тот входит в палату. Всякий раз Мюллер должен скрывать неловкость. Однако продолжает навещать сына через день.
