— Как знать. Во всяком случае, нужно иметь наглость, чтобы делать такие вещи.
— Это… Впрочем, я могу ошибаться. Еще слишком рано утверждать наверняка.
— Вряд ли ты в таких историях ошибаешься. Но эту поездку туда и обратно мне трудно понять. Париж — Милан, просто чтобы увидеть эту грязную яму?
— Ну, скажем, я воспользовался случаем повидаться с тобой, — ответил Мюллер — точно выбросил мяч за боковую.
Замбрино понял, что бесполезно упорствовать.
— Отвезти тебя куда-нибудь пообедать? Я знаю отличное место.
— Даже не сомневаюсь.
Машина выезжает со строительной площадки и катит по улице.
— Только не говори мне, что у тебя аппетит пропал, — замечает наконец итальянец, чтобы нарушить тягостное молчание. — Дружище, у матушки Морини миланский эскалоп, какой ты в жизни не пробовал, и к тому же ризотто в черном соусе из каракатицы! Прелесть!
— Извини, я задумался. Я спрашивал себя, кто мог это сделать… Понимаешь, на него еще ничего нет. Не известны ни его возраст, ни национальность, ничего. И так продолжается, по крайней мере, шесть лет. Может быть, он умер. Или в тюрьме. Поди разберись.
— Ни за что не поверю, будто ты проделал это путешествие без малейшей информации.
— Да нет. Как раз эта свастика меня интересует. Понимаешь, распятие — это всего лишь символическое изображение тела с пригвожденными к кресту руками в виде буквы «Т». Тогда почему бы не сделать из тела свастику?
Не отпуская руль, итальянец странно смотрит на него. Мюллер в ответ обворожительно улыбается. Глаза Замбрино начинают блестеть от злости.
— То есть ты предпочел бы, чтобы он был жив, твой чокнутый, если я тебя правильно понял.
— От тебя ничего не утаишь.
— Тебя беспокоит, что такой тип может умереть своей прекрасной смертью. Так французы говорят? — продолжает он, оборачиваясь.
— Вроде того.
— Итак, я тебя разгадал. В тебе главное — охотник, да? Ты выходишь из роли журналиста… Я еще предпочитаю политические истории. Даже с Берлускони они не такие грязные. Так честнее. Меня не заставишь барахтаться в грязи. Не хочешь ли привить мне свои вкусы?
Вместо ответа Франсуа Мюллер едва заметно улыбается; собеседник, поглощенный дорогой, не замечает этой улыбки. Однако она не имеет ничего общего с перспективой ужина с Замбрино.
