И тогда она, задыхаясь, крикнула:
— Проклинаю тебя! Чтоб тебе туда не дойти и сюда не вернуться! И детей твоих, внуков — всех до седьмого колена проклинаю!!!
Люди шарахнулись от ее ужасных слов в сторону. Испуганно вскрикнула невестка и тоже отпрянула.
Сын вздрогнул, сгорбился, словно проклятье пало на его плечи тяжелой лесиной, но в следующий миг он выпрямился, расправил плечи, оглянулся в последний раз на жену и ребенка, крикнул, напрягая голос, чтобы услышала его в гомоне толпы:
— Я вернусь, Валек!
А мать стояла в пустоте одна, высоко подняв над головой по-раскольничьи сложенные два пальца.
Сын уходил, твердо ступая по дороге, а она, иноверка-щепотница, никонианка, стояла рядом! И некому было выплакать матери свою тоску по сыну: она прокляла его и должна теперь с корнем вырвать, выкорчевать из сердца любовь к нему. А как хотелось ей пасть в протянутые руки сына, прижаться к родной груди…
Затуманенными глазами мать смотрела вслед сыну. Сын уходил. Вот сейчас он скроется за поворотом. И с ненавистью мать глянула на невестку:
— Будьте вы…
Она не договорила. Ее старое сердце не смогло выдержать второй раз страшное слово. Земля опрокинулась, ушла из-под ног, лес начал валиться на старуху: «Видно, боги гневаются», — появилась мысль. И все-таки, уже падая, она прошептала посиневшими губами:
— … прокляты!.. Все! До седьмого колена!
Она увидела жгучее солнце, но не видела сына. Закуковавшая птица вновь смолкла, и затухла последняя искра сознания: «Кукушка смерть мне накликала…»
Старуха уже не слышала, как лихоматошно заголосила невестка, не видела, как забегали люди, заволновались. И лишь девочка спала спокойно в траве под деревом. Девочка не видела снов, не знала, что отец ушел на войну, что умирает бабка, не знала, что проклята. Ей от роду всего пять месяцев, а двадцатый век был еще пятнадцатилетним подростком, и шла война.
Тяжело на сердце у Валентины. Мужа взяли на войну с германцами. Ушел Федор на защиту отечества и царя-батюшки, ушел и сгинул. Ни привета с оказией, ни письма от него нет.
Оно, конечно, надо заступаться за царя-батюшку перед супостатами, да только страшно одной в чужой деревне, тоскливо и голодно-холодно без хозяина в пустой избе. Как жить молодой бабе с двумя ребятишками? Солдатские дети — что сироты. Все шишки валятся на них, что сделают и не сделают, одна указка — солдатова беспризорщина. Но самое страшное — свекровино проклятие. В народе бают: материнские слова прилипчивы, верно, видать, бают, если от Федора ни слуху, ни духу. Господи, Феденька, где ты?! Хоть бы весточку прислал!
