— Ты не хочешь смотреть при мне… Тогда так и скажи! — обиделась Беатрис.
Он пожал плечами и решил рискнуть.
Беатрис заметила, как он побледнел и как потемнели его глаза, когда он вскрыл пакет.
— Можно посмотреть? — спросила она.
Он резко протянул ей подарок.
Это была увеличенная фотография в рамке из дорогого дерева. Беатрис заметила на обороте какую-то надпись от руки. Она узнала почерк матери.
— «Их было пятеро — в отчаянном возрасте от двадцати до двадцати четырех лет», — прочла она вслух.
— «…Будущее тонуло для них в мутной дымке, как огромная пустыня, где их ждали миражи, ловушки и долгие одинокие блуждания», — закончил за нее Марк. Голос его звучал как-то странно, ломко, словно ему почему-то было трудно говорить.
Она взглянула на него.
Марк — она всегда звала отца по имени или «старичок» или обращалась к нему «алло!», «послушай!» — все что угодно, лишь бы не сказать «папа», — Марк стоял неподвижно, с враждебным лицом, сжав кулаки в карманах халата.
На фотографии их было пятеро. И все действительно одного возраста. Это было лето 1969 года, в Бретани, под Фуэнаном. Они приехали вместе на поезде из Парижа. И пришли в восторг, узнав, что автобус, который должен был доставить их из Кемпера в Фуэнан, принадлежит предприятию некоего Ле Мао.
У Адрианы были голые плечи. Она радостно объявила: «Из искры возгорится пламя!» А Зильберберг прибавил, что всегда приятно иметь под рукой своего Мао, пусть даже это всего лишь бледная платоновская копия Великого Кормчего! Весь этот месяц в Бретани они очень много смеялись. И много работали. Потому что это были не совсем каникулы. Несмотря на их курортный вид и загорелые лица, они приехали сюда не отдыхать. В Фуэнане были организованы сборы, где изучали теорию революционного насилия, тактику подрывной деятельности. Даниель уже тогда был самым прилежным, самым неутомимым. Два раза в неделю были практические занятия: они разбирали и собирали взрывные устройства, стреляли в заброшенном песчаном карьере из смит-вессонов, подаренных отцом Эли, учились подделывать документы.
В общем, революционные будни.
— А кто этот? — спросила Беатрис.
«Этот» был Даниель Лорансон. Стройный, непринужденный, он стоял в центре группы с развевающимися по ветру волосами.
— Я знаю тут всех, кроме него! Потрясающий красавец! Кто это?
— Никто, — процедил Марк.
Потом взял себя в руки.
— Он умер, Беатрис… Мы стараемся не говорить о нем… А теперь иди к себе, мне пора одеваться.
