Кондиционер в машине работал исправно, как и все, наверное, в этой стране, кроме мозгов, поэтому летняя духота оставалась за поднятыми стеклами.
Вдруг что-то изменилось. Я всмотрелся в стремительно приближающуюся темнеющую полосу на небе и с удивлением обнаружил, что это мощнейший грозовой фронт. Перехватив мой вопросительный взгляд, Боб кое-как объяснил, о так называемом «кольце дождя» вокруг нужного нам места. После минуты эканий и возникновения поперечных складок на его лбу, отражающих титанические усилия вспомнить некое русское слово, я вежливо попросил ученого говорить по-английски.
По его словам выходило, что зона неба над «Парадоксом» конденсировала статическое электричество и влагу из атмосферы. Но непосредственно над каньоном, несмотря на перманентную облачность, дождей и гроз никогда не бывало — что-то словно вытесняло их за границы условного круга диаметром около пятнадцати миль, образуя окрест не только сильные грозы и бесконечный дождь, но подчас даже ураганы и торнадо.
Стена ливня нависла над нами, как огромная каменная плотина. Мне стало не по себе. По спине пробежал противный озноб. Глядя, как солнечные лучи подсвечивают тучи, роняющие этот поток воды, тоннами несущийся с небес, я невольно поморщился. Создавалось ощущение, что мы собираемся на полном ходу въехать в толщу водопада.
На обочине трассы стояли два полицейских «Форда». Служители закона, однако, не воспрепятствовали нашему проезду — видимо, знали номера Боба…
Дождь ударил по машине, и мягкий толчок будто объявил о границе. Между солнечным миром дружелюбных вещей и загадочной территорией «Парадокс».
Струи воды стекали по лобовому стеклу, и дворники не могли с ними справиться. Боб сбросил скорость до двадцати миль в час, потому что, несмотря на желтые стрелки света от противотуманных фар, видимость была метров десять, не больше.
Никогда я не попадал под такой феноменальный дождь. Обычно у каждого из них есть свой характер, и это каким-то образом чувствуется: бывают кипучие ливни, которые иногда налетают на нас в августе, стегая по темечку и плечам; бывают робкие октябрьские измороси, которые заставляют людей морщиться и сами этого стесняются; бывают даже непредсказуемые майские грозы-шатуны. Этот был монотонным сильным потоком воды. Без характера. Без эмоций.
Он просто предупреждал о рубеже.
Не позавидовал бы я оказавшемуся сейчас на нашем месте человеку, страдающему клаустрофобией. Здесь, в беспросветной серой пелене, ощущение замкнутого пространства было, пожалуй, даже сильнее, чем в старом двухместном лифте.
