— Ты что это такое себе позволяешь, а? — без обиняков начал гриб.
— Извините? — не понял Эйрвон.
— Поздно извиняться. Ты чем думал? И куда смотрел? Ты вообще думал? — Мухомор пританцовывал в такт собственным воплям.
— Я не…
— Вот то-то и оно! Не думал и не смотрел! — Гриб торжествующе вскинул руку.
— А что случилось? — Юноша попытался встать, но тут же замер — его ногу опоясывали колючие ветки лжемалины.
— Ага! Больно? — продолжал неистовствовать мухомор. — Как других давить, так это ты мастер, а как отвечать за свои преступления, так сразу притих!
— Да в чем дело-то? — разозлился Эйрвон, пытаясь распутать шипастые плети.
— И он еще спрашивает! Нашел место выгуливать своих зверюг! Тут тебе не площадка для дрессировки.
Юноша наконец выпутался из лжемалины и сел, потирая искусанную ногу.
— Ты вообще знаешь, кто я такой? — Гриб упер руки в бока.
— Я не знаю, кто ты такой, и знать не хочу, — вспылил Эйрвон. — Меня только что чуть не сожрали, и если ты не перестанешь на меня орать, я сварю из тебя суп и дам ему прокиснуть. Понятно?
Гриб раскричался так, что слов разобрать не удавалось. Одновременно он стремительно увеличивался в размерах и менял форму. Через несколько секунд перед Эйрвоном предстал могучий дуб с корнями-ногами и весь покрытый мухоморами.
— Я Мускариний, король грибов. Меня никто прежде не грозил сварить в супе! — Дерево указало веткой на юношу.
Эйрвон нервно обернулся, словно ища поддержки, но, кроме замершего в полуобморочном состоянии Каймота, рядом никого не было.
— Ну, я, г-хм… не чтобы… — не своим голосом начал он.
— Я нарекаю тебя Брокен Боу. В самой решающей битве своей жизни ты промахнешься, твоя стрела не достигнет цели. У тебя есть тринадцать лет, чтобы сделать что-нибудь в искупление своей вины. Прощай.
С этими словами дерево-гриб исчез. Каймот пришел в себя и удрал, а Эйрвон долго еще сидел на холодной земле, силясь осмыслить случившееся.
С тех пор все стали называть Эйрвона Брокеном. Все, кто растил его и воспитывал долгие годы, все, кто встречал раньше или просто слышал о нем. Имя, данное мальчику эльфами, было забыто, словно и не существовало вовсе. Возможно, единственным человеком на свете, способным ответить лучнику на его вопросы, был Абракадабр.
* * *
Зигмунд впал в ту фазу опьянения, когда мозг уже перестает работать, а конечности, избавившись от опеки старшего брата, приобретают исключительную двигательную активность. Старый, покрытый пылью музифон принял в себя плоский кристальный диск с лирическими мелодиями и заскрипел шестеренками, пытаясь выдуть его содержимое через конусообразную медную трубу. Низкий голос запел на языке гномов, повествуя о несчастной любви землекопа к древесной фее. Владыка Мурляндии, изрядно пошатываясь, подошел к Сейре и подал руку, приглашая на танец. Колдунья встала с кресла, присела в легком реверансе и позволила себя обнять. Зигмунд начал икать, Буся — рычать, а музифон исторгал трагические стенания под аккомпанемент волынок. Шума было произведено ровно столько, чтобы заглушить движение подъемника.
