И снова тишина.
Атака партизанской роты явно захлебнулась.
— Как бы не смяли ее — уж очень дружно гитлеровцы контратаковали, — забеспокоился начштаба. — Огонек у них что–то силен. Не стал бы Кульбака отходить.
Но рота, слышно, залегла вдоль полотна железной дороги.
Еще через несколько минут, сопровождаемые конвоем, на переезде появились первые пленные.
— Роберта Кляйна сюда!
Кляйн не заставляет ждать себя — он уже здесь. Ему помогает Вальтер из группы Жмуркина — немецкий коммунист–коминтерновец.
— Аус дем фатерлянд, — бормочет здоровенный верзила.
— Танкист? — спросил по–немецки Роберт. — Дивизия?
— Четвертая армия, — быстро ответил долговязый обер–лейтенант, щелкнув каблуками.
Через несколько минут Кляйн, допросив трех — четырех пленных, выяснил, что эшелон из двенадцати вагонов вез фашистских офицеров–отпускников.
— За отличия на Восточном фронте они получили внеочередные отпуска, отбыли их и возвращались «аус дем фатерлянд», — закончил Кляйн.
— Да, лакомый кусок сала! — притаптывая снег сапогом, почесал затылок Шумейко. — Эх, жаль, мой батальон еще не подтянулся.
— Гони в батальон, да уши не развешивай: противник серьезный. Это не какие–нибудь вояки с Горыни да Стохода. Действуй!
— Есть, приказ голов не вешать, а глядеть вперед! — Шумейко сорвался в галоп навстречу своему батальону.
— Васыль, поторопи колонну! Послать связных на обе заставы! Каждые пять минут пусть докладывают обстановку. И надо дать подкрепление Кульбаке…
По заведенному правилу, когда заставам требовалась помощь, в бой бросалось то подразделение, которое в этот момент подходило к переезду.
Сейчас это «счастье» подвалило пятому батальону — бывшему Олевскому партизанскому отряду. Им–то и командовал капитан Шумейко. Разведчик он замечательный, особенно в западноукраинских районах: отлично владеет Галицким диалектом и при выходе из Карпат наловчился даже изображать собой бандеровца.
Капитан быстро вывел свое войско на переезд и уже опять стоял рядом со мной, веселый, лихой, предвкушая боевую удачу и славу. Но заставить батальон прямо с марша развернуться в боевые порядки ему не удалось. Олевцы, повинуясь какому–то стадному чувству страха, валили через переезд очертя голову и, миновав зону действенного огня противника, то залегали, то уползали в степь. А когда среди них оказалось человека три раненых и те завыли от страха и боли, батальон Шумейко охватила настоящая паника.
— Забирай своих чумовых к чертовой бабушке! Очищай переезд! — услышал я возле будки мальчишеский тенорок Пети Брайко. — Мой батальон подходит! Разрешите в атаку, товарищ генерал! — обратился он ко мне, перепутав в горячке звания (видно, вспомнил не то Руднева, не то Ковпака).
