Давид быстро заговорил с ними, добровольно взяв на себя роль посредника. Разговор опять велся на смешанном русско–армянско–грузинском диалекте. И чем дальше, тем все больше и больше смягчалось лицо Бакрадзе.
— Говорят, что они — окруженцы из–под Харькова. Всем нам памятна весна тысяча девятьсот сорок второго года, Изюм–Барвенковская операция…
— Точнее?
— Большинство отряда — офицеры и политработники триста семнадцатой стрелковой дивизии. Формировалась в Баку, — ответил Погосов.
— Кто командир? — спросил Войцехович, записывавший ответы прибывших.
— Полковник Сироткин. Погиб в селе Большие Салы под Ростовом.
— Помню бригадного комиссара Аксенова, — добавил третий, по фамилии Тониян. — После смерти Сироткина дивизию принял полковник Яковлев. Тоже погиб в Изюм–Барвенковском окружении. Под селом Лозовенькой его похоронили.
— В каких лагерях были у немцев? — спросил я Арутюнянца.
— Демблин. Двадцать восемь бараков… Пленных фашисты рассортировали по национальностям: французы, англичане, югославы, русские, армяне, грузины, узбеки… В пяти бараках были армяне…
— Оттуда бежали?
— Нет. Там нас пытались вербовать. Наши же земляки. На службу к фашистам звали.
— Но мы наотрез отказались взять оружие и надеть немецкую форму, — быстро сказал Тониян. — Тогда нас увезли в Седлец под Замостьем. Вот оттуда мы и бежали…
— Так все–таки объясните нам, что у вас за альянсы с этим… Бандерой?
— С Бандерой ничего общего, — ответил Арутюнянц. — Из Польши мы попали на Волынь в марте тысяча девятьсот сорок третьего года. Тогда здесь не было советских партизан, но уже была крестьянская самооборона. Нам предложили влиться в нее. Мы отказались… Тогда нас стали просвещать. Разжевывать свою «национальную идею».
— Ну и как? Просветили?
— Да нет, конечно. Психология у них, как у дашнаков.
— Но вы все же изучали их?
— Да, изучали… как будущего противника, — включился в разговор Погосов.
— Какого? — повернулся к нему Мыкола.
— Классового.
— Но, а элементов национализма, антисоветчины много в этой самообороне? — допытывался Мыкола.
Арутюнянц подумал и сказал:
— Это все от кулацкой верхушки идет. Бандеровская головка — хитрая штучка.
— Что знаете о ней?
— Все как на подбор или кулацкие сынки, или местная интеллигенция из бывшей петлюровщины, из мелких чиновников, духовенства.
— Что в них главное?
Арутюнянц задумался:
— Пожалуй, самое главное — это их ненависть к колхозному строю. И понятно почему: в колхозах кулак видит конкретное воплощение своей смерти. Отсюда ненависть и к Советской власти, к коммунистам.
