– Чудесно, – отвечала Марыня, – значит, проведем воскресенье весело.
– Вы так поздно легли вчера, – заметил Поланецкий, – а сегодня к заутрене поехали!
– К заутрене ездим я да повар, чтобы с обедом успеть, – ответила она непринужденно.
– Я забыл вчера: вам кланяется пани Эмилия Хвастовская, – сказал Поланецкий.
– С Эмилькой мы уже полтора года не виделись, но переписываемся довольно часто. Я слышала, она с дочкой собирается в Райхенгалль.
– Да, на днях уезжают.
– Как девчушка?
– Очень рослая для своих двенадцати лет, но бледная. Вообще вид у нее нездоровый.
– А вы часто видаетесь с пани Эмилией?
– Довольно часто. Это почти единственный дом в Варшаве, где я бываю, она очень симпатичная.
– Скажи, мой мальчик, – перебил Плавицкий, беря со стола пару свежих перчаток и кладя в боковой карман, – чем ты, собственно, занимаешься в Варшаве?
– Я, как теперь принято говорить, коммерсант. У меня торгово-посредническая контора на пару с неким Бигелем. Мы покупаем и перепродаем зерно, сахар, лес, вообще что придется.
– Я слышал, ты – инженер?
– Да, техник. Но мне не удалось найти работу на фабрике после заграницы, вот я и занялся торговлей, тем более что немного в этом разбирался, все-таки четыре года был компаньоном Бигеля, хотя дела-то вел он. Но узкая моя специальность – красильное дело.
– Как ты сказал?
– Красильное дело.
– Чем только в нынешнее время не приходится заниматься, – глубокомысленно заметил Плавицкий. – Но я не ставлю тебе этого в вину. Важно старинные семейные традиции блюсти, а работа, она не унижает человека.
Поланецкого, который при появлении Марыни пришел в хорошее расположение духа, развеселила «grandezza»[1] Плавицкого.
– Ну и слава богу, – откликнулся он и улыбнулся, показывая крепкие белые зубы.
Марыня улыбнулась в ответ.
– Эмилька – кстати, она тоже вам симпатизирует – писала мне о вашем уменье вести дела.
– В сущности, это несложно – ведь конкуренции почти нет, если не считать предпринимателей-евреев. Но и с теми вполне можно поладить, если только ты не антисемит, палки в колеса они не будут ставить. А что до пани Эмилии, в делах она смыслит не больше своей Литки.
– Да, практичной ее не назовешь. Если бы не брат ее покойного мужа, Теофил. Хвастовский, она бы давно состояния лишилась. Теофил очень любит Литку.
– Да разве ее можно не любить? Я и сам в ней души не чаю. Девочка чудная, необыкновенная. Я питаю к ней решительную слабость.
«Резковат немного, – подумала Марыня, глядя на его открытое, выразительное лицо, – но, похоже, добрый».
