– Я бы тут же дал себя поколотить, если б думал, что это поможет. Но что об этом говорить, теперь уж не поправишь.
Пани Эмилия, однако, не разделяла его мнения. Напротив, видя, как близко к сердцу приняли оба это недоразумение, она преисполнилась радужных надежд. И ее милое, доброе лицо просияло от радости.
– Посмотрим, что-то еще будет через несколько месяцев, – сказала она.
– А что же может быть? Вы разве не догадываетесь, – ответил Поланецкий, думая о Машко.
– Помните одно: кто однажды снискал расположение Марыни, тот никогда его не потеряет, – возразила пани Эмилия.
– Не сомневаюсь, – печально отозвался Поланецкий, – но такие натуры и обид не прощают никогда.
Тут Васковский с Литкой их нагнали, и разговор поневоле прервался. Как всегда. Литка целиком завладела Поланецким. В мягком свете погожего утра они шли по лесу, и девочка живо всем интересовалась: то спрашивала, как называется дерево, то восклицала радостно: «Ой, рыжик!»
– Рыжик, рыжик, мой котеночек, – машинально отвечал занятый своими мыслями Поланецкий.
Но вот дорога пошла под уклон, и перед ними открылось озеро. Через полчаса они вышли на мощеную дорогу вдоль самого берега; там и сям в воду вдавались деревянные мостки. Литке захотелось рассмотреть поближе больших рыб, плававших в прозрачной воде. Поланецкий, взяв ее за руку, повел на один из таких мостков. Привыкшие, что здесь их кормят хлебными крошками, рыбы подплыли ближе, полукружьем расположась у ног девочки. В голубоватой воде виднелись коричневато-золотистые спины карпов и серая крапчатая форель; круглые рыбьи глаза уставились на девочку будто в ожидании.
– На обратном пути хлеба с собой прихватим, – сказала Литка. – Как странно они на меня смотрят! О чем они думают?
– Они тугодумы, очень медленно соображают, – сказал Поланецкий. – Только через час или два дойдет до них: «А-а, вот тут стояла белокурая девочка в розовом платьице и черных чулочках».
– А про вас что подумают они?
– Что я цыган: у меня ведь волосы темные.
– Ну нет, у цыган не бывает дома.
– И у меня. Литка, дома тоже нет. Мог быть, да я его продал.
Голос его дрогнул, и в нем против обыкновения послышалась печаль. Девочка пристально поглядела на него, и на ее впечатлительном личике тоже отразилась печаль, как в воде – ее собственная фигурка. И после, когда они присоединились к остальным, она все подымала на него тревожно и вопросительно грустные глаза.
– Что с вами, пан Стах? – спросила Литка наконец, крепче сжав его руку.
