Поскольку в тот день у нее была репетиция, мебелью и всем прочим решил заняться я сам. Начисто отвергнув как нелепую мысль о том, чтобы платить наличными, в то время как благосостояние нашей страны целиком зиждется на рассрочке. Мне тут же пришла в голову Долорес, в последнее время всерьез занявшаяся оптовыми поставками на Фултон стрит. Отлично, к ней я и обращусь.
Отобрать все, чему предстояло украсить нашу роскошную брачную обитель, было делом одного часа. Обходя зал за залом, я выбирал действительно нужное и красивое, увенчав внушительный перечень новоприобретений великолепным письменным столом со множеством выдвижных ящиков. Долорес не удалось скрыть оттенка легкой озабоченности тем, сколь исправно мы будем вносить ежемесячные платежи, но я заверил ее, что Моне хорошо платят в театре. А я - я ведь еще тяну лямку в своем «космодемоническом» борделе.
- Да, но алименты… - пробурчала Долорес.
- А, ты это имеешь в виду. Ну, это уже ненадолго, - отвечал я с улыбкой.
- Хочешь сказать, что намерен ее бросить?
- Близко к тому. Всю жизнь ведь не проживешь с камнем на шее.
Она считала, что это вполне в моем стиле: дескать, чего еще и ждать от такого подонка. Впрочем, из ее тона явствовало, что подонки - народ, не лишенный приятности и обаяния. Прощаясь, Долорес добавила:
- Вообще-то с тобой надо держать ухо востро.
- Та-та-та, - передразнил я. - Ну не расплатимся, так мебель заберут. О чем волноваться-то?
- Да я не о мебели, - отозвалась она, - я о себе.
- Ну, тебя-то уж я не стану подводить, сама знаешь.
И, разумеется, подвел, пусть ненамеренно. В тот момент, подавив первоначальные сомнения, я свято и искренне верил, что все сложится наилучшим образом. Вообще, впав в уныние или отчаяние, я неизменно шел за поддержкой к Моне. Ее мысли были без остатка заняты будущим. Прошлое было сказочным сном, прихотливое течение которого направлялось в новое русло с любым ее капризом. Согласно ее философии, опираясь на прошлое, нельзя делать выводы - это самый ненадежный способ оценивать вещи. Для нее прошлого просто не существовало, коль скоро оно таило в себе неудачу или страдание.
Мы на удивление быстро освоились в новых апартаментах. Как выяснилось, дом ранее принадлежал судье, человеку состоятельному, все в нем реконструировавшему по своему вкусу. А вкус, надо признать, у него был отличный, с оттенком гедонизма. Полы были инкрустированы редкими породами дерева, стены - дорогими ореховыми панелями. Комнаты украшали драпировки розового шелка, а в книжных шкафах, приди такая фантазия, можно было разлечься как в спальном вагоне. Мы занимали всю переднюю половину первого этажа, выходившего окнами на самый аристократический квартал в Бруклине. Все наши соседи разъезжали на лимузинах, к их услугам были дворецкие, а один взгляд на ежедневный рацион их породистых псов и выхоленных кошек моментально наполнял наши рты голодной слюной. С обеих сторон окруженный особняками, наш дом был единственным разбитым на квартиры во всей округе.
