Тайна трех | страница 24
Поровнявшись с калиткой своего домика, Рагна подождала нас и, быстро оглянувшись, как бы невзначай, дружески бросила:
— До свиданья.
Кручинин приостановился, любезно приподнял шляпу и вдруг быстро спросил:
— Скажите, что это за ботинки стоят у вас в прихожей?
— В прихожей? — спросила она, силясь сообразить, о чём идёт речь.
— Этакие большие мужские ботинки, немного грязные и с поцарапанными носами.
— Ах, эти! — сказала она с облегчением. — Это ботинки отца.
— Куда он ходил в них сегодня?
— Не знаю… Право, не знаю. Если хотите, я спрошу его.
— Только не это! Нет, нет, не делайте этого, прошу вас.
— Вероятно, он заходил, когда меня не было дома, и оставил их потому, что они промокли. Хотя нет… позвольте. Утром они стояли в кухне. Значит, он зашёл, чтобы надеть их, вышел в них и, промочив, снова снял. Только так. Да, вероятно, так оно и было.
— Благодарю вас за объяснение, Рагна. Вы… очень умная девушка, с вами приятно иметь дело. Очень прошу вас не беспокоить кассира расспросами об этих несчастных ботинках. Так будет лучше. Обещаете мне?
— Если это нужно…
— Очень нужно.
Хлопнула входная дверь, и мы остались одни. Кручинин несколько мгновений стоял в раздумье и молча пошёл прочь, как будто меня тут вовсе и не было.
Двери «Гранд отеля» оказались запертыми, но окна кухни были ещё ярко освещены.
Я отворил дверь своим ключом, и мы намеревались прошмыгнуть в комнату незамеченными, но это нам не удалось. Дверь кухни отворилась, и хозяин приветливо пригласил нас войти. Там мы застали всё ту же компанию: кроме хозяйки около потухшего камелька сидели кассир и пастор. Меня поразило, что Видкун Хеккерт до сих пор не ушёл домой.
И я невольно вспомнил об его ботинках, стоящих там, в его собственном коттедже! Сейчас он был обут в те же самые сапоги, в каких был вчера и нынче утром — с самого дня нашей поездки на острова. Я даже вспомнил, что эти сапоги он надел именно перед поездкой на «Анне», взяв их у шкипера. Сегодня ему понадобилось забегать домой, чтобы переобуться. Не потому ли он менял обувь, что в этих тяжёлых морских сапожищах было несподручно бегать по горам? А может быть, он был даже настолько дальновиден, что не хотел оставить на сапогах следы острых камней. Царапины могли привлечь внимание и вызвать расспросы, где он умудрился изрезать сапоги? Расчёт был верен. И если бы он был именно таков, то я готов был признать самообладание этого старика, умеющего так ловко разыгрывать роль убитого горем человека и столь хладнокровно продумывать каждый свой шаг.