В дверь магазина вбежала роскошная женщина в мехах и бросилась прямо ко мне, я с облегчением подумал: «Ну вот он, мой настоящий читатель!»
Она, задыхаясь от волнения, выпалила мне без предисловий:
– Скажите, где продаются контурные карты?
Я ей ответил и сказал:
– Встреча окончена, до новых встреч, – не зная, когда они еще будут.
Напросился я в издательстве взять меня на книжную ярмарку в городе Франкфурте. Меня взяли как собаке пятую ногу и привезли.
В самолете мы выпили много водки, и ни слова о литературе не было сказано – а чего говорить, если нет предмета? Можно было говорить о премиях и персоналиях, но для издателей авторы – немножко рабы, работающие кто за еду, а кто за славу. Есть рабы посимпатичнее, но ни одного Спартака или Шевченко среди нас не было, и восстание невозможно, и выкупать никого не надо – сами в рабство прут наперегонки…
В первый же день я пошел в казино города Висбадена, чтобы ощутить себя в шкуре Федора Михалыча – он в свое время проигрался, а я нет, наоборот, выиграл у мошенников триста пятьдесят евро и понял, что еще недозрел для понимания его трагической фигуры. Позвонил жене в Париж и сказал, что пальто продавать не надо, деньги есть, можно приезжать.
Но оказалось, что я поторопился: через час, выходя из казино, я встретил старуху на коляске у дверей, она сидела в ней царственно и разговаривала с управляющим, как со своим дворецким. Она точно знала три карты, и я решил проследить за ней. Что несло ее туда, старую, разбитую артритом развалину, мне стало ясно позднее.
Игра ее заворожила меня: она швыряла фишки так, что казалось – она сбрасывает непрофильные активы своей жизни, которая формально уже закончилась.
Я видел, как играют русские в разных казино мира, на стол летели сотни тысяч, но и они при этом нервничали и вспоминали свое небогатое прошлое в Симферополе. Старушка всегда была в порядке, и ее броски, заработанные не одним поколением семьи, доставляли ей только радость. Казалось, что каждая проигранная картина или предмет из родового гнезда доставляет ей освобождение от мучительной боли, которое ей нужно купить.
Держалась она превосходно: пила, курила, кокетничала с крупье, происходящее на столе ее не трогало, горы фишек росли перед ней и исчезали. Она к ним не прикасалась. Она шептала крупье ставки, он лопаткой то двигал к ней, то смахивал проигранное. Она была невозмутима.
Через час я решил, что мой час пришел, и поставил все свои командировочные на ее цифры. Шарик упал не туда, и я понял: чтобы выиграть, надо прожить ее жизнь, а она у каждого своя.
