– А фамилия? – уточнил Сергеев.
– А что фамилия, бьют не по паспорту, паспорт тоже купить можно, – шуткой из старого анекдота ответил мудрый Соколов.
Переход границы клуба группой не совсем русских закончился полной победой прав человека, и компания расположилась за столом ресторана у водной глади.
Сидели хорошо, неприятности на входе улетучились в летнем воздухе, но иногда зудели, как насекомые, портящие летнее великолепие.
Джошуа Иванович оказался классным мужиком, совсем русским по поведению, нормально пил, шутил по-русски, но цвет мешал полюбить его до конца. Когда Сергеев закрывал глаза, чувству его к предполагаемому родственнику преград не было, но пить с человеком с закрытыми глазами невозможно и полюбить в темноте тоже никого нельзя.
Прогуливаясь у бассейна со своим старым другом перед горячим, он спросил его:
– Ну как тебе новая родня?
«Нерусский» Соколов, выплюнув зубочистку, сказал:
– Пусть сын решает, не стой на пути, потом кусать локти будешь.
– А внуки? В школе дразнить будут, ты же знаешь!
– Будут. Денег дашь директору – заткнутся, у нас это строго, с деньгами и уважение, и любовь народную можно приобрести, согласен?
Они оба помолчали и вспомнили памятник – возле школы стояло трио: русский, негр и китаянка; на выпускной у них в школе негру всегда красили лицо белым цветом, а китаянке в штанах пририсовывали член серебряной краской; это трио стояло по всей стране со времен первого фестиваля молодежи и студентов, интернационализм воспитывали в народе, но не успели.
На горячее за стол присел известный режиссер с музой в три раза моложе, она все время гладила мастера между ног, женам других мужчин было неприятно видеть эту маленькую сучку, исправно отрабатывающую его деньги, жены у маэстро давно не было, он время от времени подбирал на вокзалах таких вот красоток, это у него называлось вариант «Маугли».
Режиссер объяснял свой творческий метод так: они приходят в его дом голодные и несчастные, он их очеловечивает, а они дают ему свою молодость и естественную дикость.
За полгода, пока они не привыкнут к столичной жизни и не обнаглеют, он держит их рядом, а потом выгоняет и берет нового зверька и делает из него человека, вот такой гуманист, мастер сериалов о славных органах, которые он производил для всех каналов.
Особенно ему удавались светлые образы светлых людей и темные делишки людей избыточной брюнетитости, делал он это тонко, изящно расставлял акценты, упрекнуть его в предвзятости было нельзя, но кому надо понимали, куда он гнет и метит, ценили его талант, несмотря на личную неразборчивость и любовь к малолетним особям обоего пола.
