— Нет. Разумеется, нет!
— А нет, так не равняй себя с Росио... с Алвой! Его в юности спас Леворукий, вот бедняга и шарахается от кого может, и то не ото всех, иначе ему пришлось бы удрать в Седые земли и жить там в дупле. Тогда бы смертей в Талиге точно прибавилось, так что кончай ловить чужих кошек и отправляйся к своей...
— Вы шутите!
— У меня воображения на такие шутки не хватит... Оглянись! Сколько людей теряют всё — любовь, дом, здоровье... Что, все они прокляты? Или ты только герцогов с королями считаешь? Так счастливых королей в сказках и то не бывает: то детей нет, то жена — тварь закатная, то чудище в залог дочку требует... Все мы несчастные, кроме мальчишек вроде Карло Алвасете. Пошел в бой, умер и не заметил; не ты плачешь, а о тебе...
Люди стареют, Робер, люди теряют тех, кого любят, иначе не бывает. Даже прекратись все несчастья и войны, мы будем хоронить родителей и жить дольше собак, лошадей, крысы этой твоей... Выходит, не любить их? А нам что прикажешь? Прятаться от мужчин? Не радоваться? Не рожать, потому что война, потому что вас могут убить... Могут, и что? Шарахаться от счастья, потому что оно кончается? Да стань оно бесконечным, оно б не счастьем было, а... овечьей жвачкой! И не смей убивать его раньше времени, оно не только твое. И вообще...
— Сударыня...
Теперь Арлетта смеялась, словно сказала нечто смешное. Смеялась, то отмахиваясь унизанными кольцами рукой, то утирая глаза, но сумасшедшей она не была. На свой счет Робер был не столь уверен.
— Извини, — выдохнула графиня, — ничего смешного тут нет... Только как же хорошо... что ты не... пшеничное зерно... Представляешь, что бы было, откажись семена прорастать, потому что впереди жернова и бочки! Думай пшеница и капуста как ты, мы бы... Мы бы вымерли с голоду, и некому было б страдать...
— Лэйе Астрапэ!
— Не поняла.
Объяснить Иноходец уже не успел. Распахнулась дверь, и в кабинет вступил Коко.
4
Барон явился удивительно вовремя — тот, кто сочиняет концерты, знает, когда вступать гобою, а когда — скрипкам. Арлетта поправила волосы и сощурилась — так и есть, на плече Капуль-Гизайля восседала крыса, что вряд ли шло на пользу элегантнейшему воротнику, но визитеру было не до него. И даже не до Робера. Супруг Марианны остолбенел, вперив исполненный восторга и вожделения взор в письменный стол, точнее, в прижимавшую бумаги потускневшую серебряную статуэтку.
— Умбератто! — простонал Капуль-Гизайль, все больше напоминая сраженного молнией любви. — Подлинный Умбератто, но где и в каком виде!.. Мой друг, это невыносимо! Вы же не станете... Не станете жарить дичь на вашей лучшей шпаге или возить на Дракко дрова!
