Юноша переводит взгляд с полупрозрачного шелкового одеяния маршала на собственное, разложенное поверх парчового покрывала.
Женщина слегка изгибает губы, но улыбка не касается ее взора.
— Креслин, если блестящие шелка могу носить я, то, вне всякого сомнения, можешь и ты. Эти одеяния — дары тирана, и отвергнуть их означает затруднить переговоры. В отличие от тебя, я предпочитаю не артачиться по пустякам, а упорство проявлять в делах, действительно имеющих значение.
Голубые глаза маршала соперничали твердостью с темными камнями Оплота. Контраст между непреклонностью этого взора и мягкостью обтекавших гибкое, мускулистое тело зеленых шелков вызывал в памяти снежных барсов, крадущихся по кряжам Крыши Мира.
Креслин склоняет голову, снимает зеленую кожаную безрукавку и, бросив ее на кровать, говорит:
— Я буду готов через минуту.
— Спасибо.
Она отступает и удаляется в свои покои. Но тяжелая дубовая дверь остается открытой.
Креслин бросает фланелевую рубашку рядом с жилетом и стягивает кожаные штаны.
— А это еще откуда? — Гален указывает на тоненький красный шрам под левой рукой консорта.
— Упражнялся с клинком… Откуда же еще?
— Милостивый господин, а знает ли маршал?..
— Знает, знает… И не может ничего возразить против того, чтобы я умел позаботиться о себе…
Креслин с недовольной гримасой натягивает на мускулистые ноги шелковые брюки.
— Я твержу ей одно и то же: если меня считают слишком чувствительным, значит, мне следует упражняться еще больше. Она качает головой, но запрещать — во всяком случае, пока — не запрещает. Порой мне приходится расточать улыбочки, но по большей части удается обходиться доводами рассудка. Я хочу сказать… Сам посуди, куда бы это годилось, не умей сын самой грозной воительницы Закатных Отрогов отличить один край клинка от другого?
Гален вздрагивает, хотя в комнате не холодно.
Креслин надевает рубашку и расправляет ее, глядя в зеркало.
— Милостивый господин… — набирается храбрости Гален.
— Что, Гален? Какая-нибудь складка легла не так?
Руки Галена умело поправляют воротник и скрепляют его полученной от маршала изумрудной брошью, оправленной в серебро.
— Еще и это? Я прямо как раб в ошейнике!
Гален молчит.
— Ладно. Коль скоро приходится чтить это, пропади оно пропадом, Предание, то я и есть невольник.
— Милостивый господин… — испуганно шепчет Гален, наполовину поднеся палец ко рту.
— Креслин, ты готов? — доносится из-за двери.
— Да, милостивая госпожа. Осталось только взять клинок.
