За одну ночь Ромка стал безусловным нашим верховодом: целые дни мы коротали вместе...
3
Насобирав кизяки, мы лежали, загорая, на пляже. По раскаленной поверхности песка сновали розовые муравьи. Ромка, казалось, подремывал, прикрыв голову руками. Мы с Жунковским тешились игрой с муравьем. Обрушивали на насекомого сухой песок ― муравей исчезал в песке, но ненадолго, не проходило и минуты, как он появлялся наверху. Мы лениво возвращали его на прежнее место и снова засыпали песком, с той лишь разницей, что теперь поверх сыпали горсть-другую песка больше. Мы ставили насекомому задачи одна сложнее другой ― последующая насыпь-холмик превышала предыдущую – муравей каждый раз выбирался наверх. Правда, времени на очередное испытание он затрачивал все больше и больше.
"Вот муравей, ― думал я с восхищением, не догадываясь, что наши эксперименты были столь же странными, сколь и жестокими, ― какую тяжесть способен выдержать! Сколько упорства! А если..." Я пытался на место розового муравья поставить человека ― доведись тому перегрузки, в тысячу крат превышающие вес, ― что тогда? На песке между тем вырос внушительный холмик. Но запомнилось времяпровождение на пляже не из-за игры с муравьем. Произошло вот что. Ромка видел конец игры ― мы досчитали до шестисот, а муравья все не было, ― он взмахом ладони смел песчаный холмик и со словами "Пусть бегает" отпустил насекомое на волю. О, как улепетывал наш муравей! С какой поспешностью устремился на свободу ― скорее! скорее! Вскоре, когда ожидалось продолжение разговора о муравье, Ромка перевел разговор на другое:
― Пацаны, кто как, а я для себя решил: рву на войну, ― сказал он. ― Думаете, не берут пацанов? Плевать. Добраться бы, а там... Уйду в лес к партизанам ― там сыщется дело. Вот оклемаюсь ― будьте здоровы.
На войну! Идея вмиг сдетонировала:
― Рванешь один?
― Присоединяйся!
Я в восторге вскочил на ноги, присел, вскочил...
― А ты? ― полюбопытствовал Ромка у Жунковского. Жунковский засмеялся, сначала пробормотал что-то неопределенное, а затем отрицательно мотнул головой.
"ПАРОХОД "СОВЕТСКАЯ КИРГИЗИЯ". Сказано – сделано: неделю-другую спустя мы с Ромкой "рвем на войну"! План побега кажется осуществимым легко: добираемся до егорьевской пристани, оттуда ― на пароходе до Рыбачьего, из Рыбачьего...
На пристань ведут несколько дорог. Шоссе, например. Однако о побеге по шоссе нечего и думать ― шоссе людно, уйти незамеченным далеко по нему невозможно. Проселок вдоль древнего берегового вала? И тут не резон: однажды привелось ехать по нему на арбе ― каким унылым казался путь, как нудно тянулось время, жгло солнце, как наглотались пыли! Мы выбрали другой путь, и пусть в нем много петель, лишних километров, зато идет он берегом озера, вдоль симпатичных бухточек, заливов, лиманов, кос, пересыпей ― он дает шанс посетить берег с чаячьим гнездовьем, о котором я рассказывал Ромке с таким жаром, что со стороны могло показаться, что речь шла о нечто зачарованном. Не скрою, затея побега на фронт для меня, не в пример Ромке, была сродни игре...
