Колыбель в клюве аиста | страница 24
Капитан рассказывал, а я слушал, думал о девчонке-матросе, прикидывал: "Стало быть, рыбачинская. Коренная. Видеть ее мог разве что в Рыбачьем ― но возможно ли такое, если здесь, в Рыбачьем, бываю только проездами с получасовой остановкой экспресса на автовокзале..."
― Оставлю вас: извините ― служба. Надумаете выйти на воздух, поберегитесь: скользко ― чего проще оступиться...
Капитан вышел.
Снегопад приутих, предсказание о шторме не сбылось, я чувствовал себя, вопреки ожиданию, неплохо. А ведь в пути пробыли около четырех часов ― значит, где-то в темно-серой полосе, проявившейся слева по ходу, находилась Карповка. Так сказать, отчий дом. Долго вглядывался, пытаясь в темно-серой массе увидеть желтое пятно-обвалину, но то ли из-за тумана, то ли из-за надвигавшихся сумерек усмотреть его в горах не удалось...
Утром следующего дня я проснулся в гостинице в хорошем настроении, не догадываясь, что не пройдет и часа, как автобус-экспресс помчит меня назад, из Пржевальска, домой. Случилось вот что.
Я, сдав ключи, выходил из гостиницы, когда окликнули.
― Ваша фамилия Исмаилов: ― поинтересовалась девушка, хотя для этого было достаточно заглянуть в гостевой журнал. - Зовут Даудом?
― А что?
Дежурная смутилась, взглянула на женщину-коллегу, во взгляде ее читалось: "Точно ― он... " Произнесла:
― Забыли сказать вам о телеграмме.
― Кому телеграмма?
― Вам.
― Где она?
― Телеграмма была, сейчас ее нет. Вчера вечером прибыла. С опережением. Вы-то явились в гостиницу позже.
― Что с телеграммой?
― Вернули.
― Куда?
― На телеграф, конечно. Разносчику. Возвратили за отсутствием адресата. В суете забыли сказать, такая толпа командированных нахлынула ночью, ― пожаловалась она, затем произнесла смело: ― Если интересует текст...
― Вспомните, пожалуйста.
― Всего-то несколько слов, ― она посмотрела на товарку: ― Скажи человеку.
Та отказалась, и тогда дежурная почему-то написала текст телеграммы, протянула бумагу мне. Но я, и не читая, по тому, как действовала дежурная, по ее намекам и полунамекам, уже догадывался о неприятностях. И ― точно: жена телеграфировала об исчезновении племянника ― приемного сына. "Двое суток нет сына, ― сообщала телеграмма. ― Выезжай срочно..."
― Особенно не берите в голову. Найдется, ― утешала на прощанье дежурная, возвращая паспорт и расчетную квитанцию. ― Дети есть дети.
С тем я и рванул на автостанцию, втиснулся в автобус, минуту-другую спустя мчался по центральной улице города, вдоль шеренги куцых состарившихся тополей, строений разных сортов и времен, приземистых, глиняных с дувалами довоенной поры, современных из бетона и стекла, уникальной мечети, почти невесомой, с легкой колоннадой, ажурным антаблементом и причудливо изогнутыми карнизами ― проплывало то, что в иное время являлось бы прекрасной пищей для размышлений, ассоциаций; не будь телеграммы, не исключено, я сейчас держал бы путь по этой улице, думал о тополях, пытаясь найти связующее между ними и искусством народного умельца, изделия которого ― миниатюры из дерева и композиции из кореньев ― приводилось видеть на одной из экспозиций в столице... Ничего этого не было ― глядел я в окно невидящим глазом, думал об исчезновении племянника: недоразумение? Факт? А что, если кто-то попросту разыгрывает меня? Розыгрыш? Ой ли?..