2
Я застал пароход в конце его погрузки. Кран, опустив в трюм тюк с чем-то тяжелым, стал отъезжать.
― Лег в тютельку? ― прокричал наверху с борта мужчина.
― Ладно, ― ответил негромко стоявший неподалеку от меня на пирсе человек в теплой куртке, в фуражке водника.
― Не понял! ― выкрикнул снова мужчина наверху.
― Нормально, говорю.
― Задраивать?
― Подожди, гляну...
Капитан ― а это был он, ― направляясь к трапу, обернулся, взглянул на меня:
― Вам кого?
― Собственно никого, ― сказал я, но, набравшись смелости, затем выпалил: ― Позвольте на минутку подняться на корабль?
― На корабль, ― усмехнулся капитан. ― Какая надобность, если не секрет?
― Да так. Считайте обыкновенным любопытством. Хочется взглянуть...
Капитан секунду-другую смотрел на меня так, как смотрит врач на клиента, у которого вдруг проклюнулись признаки невменяемости.
― Любопытство... если дело обстоит так, ― произнес он, посерьезнев. ― Что ж!
Мы поднялись на палубу. Капитан с матросом заговорили о деталях погрузки. Я стоял у борта, и, всматриваясь в мешанину серой воды, серого неба и всего того пасмурного окружающего, невольно прислушивался к беседе водников.
― Пойдет, ― сказал капитан, заглянув в нутро судна.
― Легло плотно, ― согласился матрос. ― Задраивать?
― Давай... Скоро закрутит, ― сказал затем капитан, вглядываясь в небо.
― Что закрутит? ― вмешался в беседу я.
― Его величество улан ― здешний ветер. Придется идти в шторм.
― А что, штормы здесь настоящие?
― Нарочные, ― усмехнулся беззлобно капитан. ― Вы впервые здесь?
― Я уроженец Приозерья.
― Тогда почему спрашиваете?
― Море с берега кажется другим.
― Море, ― сказал он, соглашаясь. ― И мы называем морем. Улан такое выкинет ― душа вместе с потрохами выворачивается наружу. Ноябрь ― начало штормов. Испытайте здешние штормы ― и вопросы отпадут: настоящие или не настоящие.
― Рад испытать, ― подхватил я. ― Возьмете? Так иль иначе добираться до Пржевальска...
Капитан, не ожидая такого оборота дела, надолго задумался, затем, маскируя подозрение, полюбопытствовал:
― Журналист, что ли? Статью закатите? Мол, море стонало и пело.
― Не журналист я.
― Ну, писатель.
― Мимо. Сценарист.
― В такую погоду? Не могу взять в толк ― ни к чему это.
― Жаль, ― бросил я, хотя чувствовал другое: с "Советской Киргизии" как-то разом спало романтическое облако. "Артельское суденышко", ― думал я, испытывая нечто похожее на грусть.
Мы расстались.
Капитан направился к себе, в каюту.
― Товарищ! ― окрик сверху застал меня сбегающим по трапу с судна. Знакомый матрос стоял, облокотившись о поручни.
