— Нет, — ответил Максим, вглядываясь в фотографию. Тогда он уже мог узнавать многих известных полярников. Они и на этой фотографии были с большой бородой — Отто Юльевич Шмидт, со светлыми добрыми глазами капитан Воронин.
— А ты не вглядывайся, всё равно не узнаешь. — Смотритель продолжал усмехаться, но лицо его стало грустным. Это я. Долго мы тогда искали могилу Седова, да так и не нашли…
Только тут Максим сообразил, откуда у смотрителя столько книг с личными подписями авторов-полярников — он же сам был вместе с ними в экспедициях.
— А как ноги поморозил, так стали они опухать, — объяснил Матвей Петрович. Сначала их вовсе хотели отпилить, боялись гангрены. Да спасибо хирургу, поверил в меня, решил рискнуть. Так я здесь валенками и шлёпаю. Предлагали другую работу, а мне здесь интереснее. Таких как ты, арктическим тайнам учу…
После армии (Или то, что было)
После армии Николай приехал в родную деревню к деду Андрею Степановичу и бабушке Анюте. Соскучился по ним за три года.
Сначала он ехал в поезде, потом на автобусе, а потом шёл по лесной дороге пешком.
Орлика он выпустил из клетки. Но Орлик оробел в лесу, забрался Николаю на плечо и сидел тихо.
Наконец Николай увидел свой дом на краю деревни. Дом так и остался стоять на краю.
Увидел деда. Дед вышел из избы, потянулся и стал смотреть на закат, потом позвал бабушку Анюту. Бабушка встала рядом. Теперь они смотрели на закат вместе. Николая они пока не видели.
— Орлик, это наши дедушка с бабушкой, неужели не узнаёшь? — радовался Николай.
Но Орлик продолжал сидеть тихо.
И лишь когда он увидел коров, идущих по деревенской улице, затоптался по плечу, а потом замычал:
— Му-у-у!
— Узнал, Орлик! — засмеялся Николай.
Никогда раньше Орлик по-коровьи не мычал.
А потом из будки выскочил пёс с ушами врастопырку, и Орлик крикнул ему голосом бабушки Анюты:
— Уймись, Шарик! Уймись!
Орлик принял его за старого знакомого Шарика. Хотя и не Шарик это был, а сын его.
Теперь и дед с бабушкой уже спешили к ним навстречу.
На другой день
(Или то, что было давно)
На другой день Николай встал рано, надел свою солдатскую одежду и пошёл на сенокос, помогать ставить стога.
Орлик летал по дому, словно и не уезжал никогда в город и не служил вместе с Николаем в армии. Только слов у него прибавилось.
— Рота, подъём! — будил он теперь хозяев.
Через несколько дней Андрей Степанович повёл Николая на Никишкину заимку.
— Это место нельзя забывать, — говорил дед дорогой, — место историческое.
