Лев Гумилев
I.
Смысл и порядок мироздания изначально непонятны для существа именующего себя Homo Sapiens. Для рационально мыслящего разума отображаемая часть мира представляется предметной, а взаимосвязи проявляются в форме т.н. законов. Знание последних помогает что-либо предвидеть или использовать; незнание же, как в юридической практике, не освобождает от ответственности, которая, однако, наступает неотвратимо. Удел свободного разума - покориться данной реальности, "либо приспосабливаясь к ее требованиям, либо с ними сражаясь". Последнее, впрочем, с некоторых пор называется донкихотством (1).
Оглядываясь назад, на годы так называемой советской истории, годы чудовищного издевательства над людьми вообще (и здравым смыслом - в частности), за миллионами изломанных и исковерканных судеб, по прошествии времени смотря издалека sub specie aeternitas я замечаю лишь некоторые закономерности, вытекающие из общих законов этногенеза.
Социальные эксперименты на рубеже смены фаз всегда чрезвычайно опасны, и именно это случилось с нами в нашу переходную эпоху. Субпассионарная масса обладает чрезвычайной агрессивностью и стремится вытеснить пассионарную компоненту; так, к краху коммунизма в России привели может быть не столько сущность самой доктрины, сколько засилье в самой руководящей партии посредственности, насаждаемое со времен Сталина и сохранившееся до наших дней.
Далее мы будем наблюдать картины, знакомые из истории Римской империи: исчезновение нобилитета (2), депопуляция коренных групп населения, постепенная потеря провинций, упрощение культуры и изменение до неузнаваемости насыщаемого жаргонизмами разговорного языка (3).
Потеря информации происходит и будет происходить параллельно. В дополнение к "естественной" (по советским меркам) убыли уникальные, представляющие первостепенный интерес для историков и арестованные когда-то тексты продолжают лежать в тайных хранилищах без надежды быть опубликованными. Если потребуется когда-нибудь написать подробную историю Советского Союза, то существенные, ключевые моменты не смогут быть восстановлены. И все это на фоне хронической нехватки средств для проведения исследований.
Занимаясь историей Восточной Европы, знакомясь с трудами, мнениями исследователей в смежных областях, я очертил для себя некоторый круг вопросов, ответы на которые лежат внутри собственно языка или языков. В отличие от разрабатываемой Л. Витгенштейном "Лингвистической философии" (4) я бы отнес эти вопросы к "лингвистической истории"; при этом, разумеется, необходим анализ тайного, или скрытого, смысла текстов (герменевтика). Прилежным шифровальщиком выступает здесь само Время; первоначальный смысл текста по прошествии некоторого периода времени становится недоступен, а если использован неизвестный алфавит или письмо, то недоступной становится и сама возможность анализа содержания. Могут быть исследованы вопросы этики, проблемы добра и зла как они представлялись древнему человеку, превоначальные религиозные верования и представления, получены дополнительные сведения о миграциях племен и народов, процессах этногенеза и т.д. К сожалению вопросы эти оказываются слишком обширными и, за ограниченностью времени, я сознательно отступаю от строго научного изложения материала.
