Многое из этого было и ранее известно дону Фабрицио и списано им в баланс; но, прозвище деда Анджелики он услышал впервые: оно открывало перед ним глубокую историческую перспективу, за ним виднелись другие пропасти, по сравнению с которыми дон Калоджеро был садовой грядкой с цветами. Князь почувствовал, что почва уходит у него из-под нос: как сможет Танкреди проглотить и это? А он сам? В уме он принялся подсчитывать, какие родственные связи смогут объединить князя Салина, дядю жениха, с дедушкой невесты? Но не обнаружил их, таких связей попросту не было. Анджелика была Анджеликой, цветущей, как роза, девушкой, которой прозвище деда послужило лишь удобрением.
— Non olet, — повторил он, — non olet, более того, optime feminam ac contubernium olet (Не пахнет, не пахнет… прекрасная женщина благоухает, как брачное ложе).
— Обо всем вы говорите мне, дон Чиччьо, — о матерях одичавших, о дерьмовом деде, но не о той, кто меня интересует, — о синьорине Анджелике.
Тайна брачных намерений Танкреди, всего несколько часов тому назад еще пребывавших в эмбриональном состоянии, конечно, была бы уже раскрыта, если бы сами эти намерения, к счастью, не были истолкованы по-иному. Спору нет, не могли остаться без внимания частые посещения дома дона Калоджеро молодым человеком, так же как его восторженные улыбки, тысячи маленьких знаков расположения, столь обычных и неприметных в городе, но перерастающих в симптомы бурной страсти в глазах добродетельных жителей Доннафугаты.
Наиболее скандальное впечатление произвел первый визит Танкреди. Старички, жарившиеся на солнце, и мальчишки, воевавшие друг с другом в пыли, все видели, все поняли, все передали; было заслушано мнение опытнейших мегер, которые подтвердили, что принесенный Танкреди десяток персиков должен был возбудить страсть и послужить целям сводничества; для консультации были привлечены даже книги, содержащие разоблачения чародейства, а среди них в первую очередь сочинения Руттилио Бенинказа, этого крестьянского Аристотеля. К счастью, произошло нечто частенько у нас случающееся: желание быть хитрее всех скрыло истину; у всех возник образ распутного Танкреди, избравшего Анджелику жертвой своих порочных вожделений. Решили, что он стремится соблазнить ее. Вот и всё. Простая мысль о бракосочетании между князем Фальконери и внучкой Пеппе Дерьма даже не промелькнула в воображении этих деревенских жителей, которые тем самым оказали феодальной знати ту же почесть, какую хулитель оказывает Богу. Отъезд Танкреди положил конец всем этим домыслам, и разговоры стихли. Тумео в этом деле был под стать другим, и потому вопрос князя вызвал на его лице веселую улыбку, которая обычно появляется у людей пожилых при упоминании о шалостях молодежи.
