Анджелика была высока, безупречно сложена и щедро наделена природой; кожа ее, должно быть, благоухала свежими сливками, на которые походила цветом; ее детский рот напоминал о вкусе земляники. Из-под пышных, рассыпающихся мягкими волнами волос цвета ночи, подобно утренней заре, сверкали зеленые глаза, неподвижные, как пустые глазницы статуй, и, пожалуй, такие же жестокие. Она ступала медленно, колыхая своей широкой белой юбкой, полная невозмутимости и чувства непобедимости, присущих женщине, уверенной в собственной красоте. Лишь много месяцев спустя стало известно, что в минуту своего триумфального появления она готова была упасть в обморок от страха.
Не обратив внимания на князя, который подбежал к ней, обойдя мечтательно улыбавшегося Танкреди, она приблизилась к креслу княгини, и тогда только великолепная спина девушки изогнулась в легком поклоне. Эта форма вежливости, не принятая в Сицилии, на мгновение придала очарование экзотичности ее деревенской красоте.
— Анджелика моя, как давно я тебя не видела. Ты очень изменилась, и совсем не к худшему, — сказала княгиня, не веря своим глазам и припоминая неухоженную тринадцатилетнюю дурнушку, которую видела четыре года тому назад; она никак не могла сочетать образ ребенка с томной девушкой, стоявшей перед ней теперь.
Князю незачем было приводить в порядок свои воспоминания; ему пришлось лишь внести поправку в предсказания: удар, нанесенный его гордости фраком отца, теперь был повторен дочерью; но на этот раз речь шла не о черном сукне, а о матовой коже мелочно-белого цвета, причем скроенной великолепно!
Призывный клич женской красоты не застал врасплох старого боевого коня: он обратился к девушке с той изысканной почтительностью, какую употребил бы в разговоре с герцогиней Бовино или княгиней Лампедуза.
— Мы счастливы, синьорина Анджелика, видеть в своем доме столь прекрасный цветок. Надеюсь, мы часто будем иметь удовольствие встречать вас у себя.
— Спасибо, князь. Ваша доброта ко мне равна доброте, которую вы всегда выказывали моему дорогому папе. — Голос у нее был красивый, низкий, может, она только слишком за ним следила; флорентийская школа стерла следы агриджентского акцента, от сицилийского диалекта оставалась лишь резкость произношения согласных, которая, впрочем, превосходно гармонировала с ее чистой, но несколько тяжелой красотой. Во Флоренции ее научили в беседе опускать „ваше превосходительство“.
К сожалению, мы мало что можем сказать о Танкреди; будучи представлен доном Калоджеро, он пустил в ход огонек своего голубого глаза, с трудом удержавшись от желания поцеловать руку Анджелики, затем вернулся к прерванному разговору с синьорой Ротоло, но не понимал уже ничего из того, что слышал.
