За обедом он впервые хорошо поел с тех пор, как нога его ступила на берега Сицилии. Приветливость девушек, суровость падре Пирроне, аристократические манеры дона Фабрицио укрепили его в убеждении, что замок Доннафугаты не был прибежищем бандита Капраро и что ему, пожалуй, удастся выбраться отсюда живым. Более всего его утешило присутствие Кавриаги, который, как он узнал, жил здесь уже десять дней и как будто чувствовал себя превосходно, не говоря уже о том, что был в дружеских отношениях с этим молодым Фальконери — сама возможность дружбы между сицилийцем и ломбардцем представлялась ему чудом.
По окончании обеда он подошел к дону Фабрицио и попросил его уделить ему время для интимной беседы, поскольку намеревался отбыть на следующее утро, но князь с силой хлопнул его ладонью по плечу и с самой обольстительной леопардовской улыбкой заявил:
— Нет, дорогой кавалер, и не думайте; сейчас вы мой гость и будете заложником, покуда я захочу; завтра вы не уедете, и чтобы в этом увериться, я лишу себя удовольствия беседовать с вами с глазу на глаз до завтрашнего полдня.
Эти слова, которые три часа тому назад привели бы в ужас нашего милейшего секретаря, теперь не доставили ему ничего, кроме удовольствия.
В тот вечер Анджелики не было и, значит, играли в вист; сидя за столом вместе с доном Фабрицио, Танкреди и падре Пирроне, он выиграл два «роббера», что составило три лиры и тридцать пять чентезимо, после чего удалился в свою комнату, где смог оценить свежесть простынь и видеть сны, полные веры в торжество справедливости.
На следующее утро Танкреди и Кавриаги дали ему возможность обойти с ними сад, полюбоваться «картинной галереей» и коллекцией гобеленов. Они решили также совершить с ним небольшую прогулку по деревне, которая под ласковыми медовыми лучами ноябрьского солнца показалась ему теперь менее зловещей, — гуляя, им удалось подметить даже несколько улыбок на лицах — Шевалье де Монтерцуоло начал испытывать известное успокоение и насчет судеб деревенской Сицилии.
На это обратил внимание Танкреди, которым тотчас же овладел привычный для островитян зуд, вынуждавший их рассказывать приезжим всевозможные истерии, которые, к сожалению, всегда соответствовали действительности. Они как раз проходили мимо любопытного здания, фасад которого был разукрашен неуклюжими барельефами.
— Вот, дорогой Шевалье, перед вами дом барона Мутоло, теперь он опустел и стоит под замком, семья барона переехала в Агридженто с тех пор, как десять лет тому назад их сын был похищен бандитами.
