Мать и дочь достают из пакета и расставляют по полкам мюсли, банки с фасолью, рыбий жир, яблоки, апельсины, молоко, сливы, половинки грецких орехов в шоколаде, лавандовый чай, куриный суп в пакетиках.
– Пока никаких улучшений, – произносит мама. – Я купила ей немного сладостей, вдруг она придет в себя.
Она держит пакет открытым, и Хейзл заглядывает внутрь. В пакете коробка сдобного шоколадного печенья «Джаффа», упаковка песочного печенья «Бурбон», плитка шоколада «Кэдбери» и батончик «Марса».
– Она любит «Джаффу», – говорит Хейзл.
– Нам всем надо держаться, – отвечает мама.
Олив отвезли в Королевский медицинский центр, в Главный Королевский масонский центр принцессы Маргарет, в больницу имени Девы Марии. Она все еще без сознания, а рентген показал обширные травмы головы и позвоночника.
– Возможно, она вообще больше не проснется, – говорит мама.
Пакет со сладостями качается между стоящими рядом Хейзл и ее мамой, пока они вспоминают, как по пути в бассейн на дороге внезапно появились оранжевые конусы (дорожные работы!), и яма в асфальте. Автомобиль занесло, закрутило и ударило обо что-то: о стену, или опору моста, или обо что-то еще. У тех, кто был на передних сиденьях, Хейзл и ее мамы – ни царапины. Потом они стояли рядом с искореженным автомобилем, и смотрели, как пожарные двадцать минут вырезали Олив с заднего сиденья. Миссис Бернс стоит на кухне (снова у разбитого автомобиля), прижимает Хейзл к груди и качает ее плавно из стороны в сторону, назад и вперед, гладит ее по голове.
Еще вчера Хейзл была бы слишком взрослой для таких нежностей. Сегодня ее возраст и надежды на будущее, кажется, не имеют смысла. Сейчас имеет смысл только настоящее, и она качается из стороны в сторону с мамой, вперед и назад. Мама поворачивает голову и прижимается щекой к ее макушке.
– Все хорошо, – говорит она, – все будет хорошо.
Хейзл помнит, как сегодня утром она проснулась в возбуждении: понедельник, после школы бассейн. Она ущипнула и ударила Олив, потому что сегодня первый день месяца, и все так делают. Ущипнула не так сильно, как могла бы, но все таки достаточно сильно, имея в виду, что Олив такая же неуклюжая, как и всегда, в своих ботанических очках, в которых нельзя плавать, и со своими книгами, хотя ей всего лишь одиннадцать. Вероятно, во всем виновата Хейзл, потому что ущипнула и ударила сильнее, чем дозволительно, потому что это – всего лишь игра. А теперь, быть может, Олив умирает, когда все остальное живет себе и никуда не исчезает, мамина рука у нее на голове, ее голова прижата к маминой коже, ее коже, ее костям, ее черепу.
