Я надеюсь, что в скором времени будут издавать религиозные книги Толстого. Почему я говорю, что надеюсь? Потому что истина не боится встречи лицом к лицу со своими оппонентами. И то, что Толстого с его религиозным учением долго прятали, означало, что его боялись. До революции цензура была одна, у нас — другая; впрочем, до революции религиозно-философские книги Толстого все-таки печатались, пусть с огромными купюрами, причем на месте купюр ставили точки, чтобы каждый грамотный человек понимал, что здесь исключено какое-то количество страниц. В наше время эти труды вошли в академическое издание Толстого в 90 томах, которое практически было и остается недоступным для широкого читателя.
Таким образом, у Толстого нет Евангелия, а есть искажение Евангелия. Евангелия — не сборники поучений, а неподражаемо, в несколько мазков, написанный образ Христа, волнующий людей уже двадцать столетий. У Толстого это исчезло, а остались пресные назидания и мораль, которые были и у Сенеки, и у Марка Аврелия, и у Конфуция. И Толстой, когда потом составлял толстый том «Круга чтения», поместил в нем их изречения, причем он поступил с ними так же свободно, «творчески», как и с Евангелием. Поэтому их учения оказались похожи на учение Толстого, будь то Конфуций, будь то Евангелие, будь то Талмуд или Ларошфуко.
Библия и русская литература XIX в.
Беседа вторая
Вторая половина XIX в. ознаменовалась деятельностью многих крупнейших русских писателей, охватить их всех в одной лекции нам не удастся. Я хотел бы остановиться сегодня только на трех главных именах в литературе этого периода: на Федоре Достоевском, Льве Толстом и Владимире Соловьеве.
Достоевский еще в молодости задумал книгу, посвященную центральной библейской тематике. Среди его черновиков, планов, набросков есть такие строки: «Написать книгу об Иисусе Христе». Книга не была написана. Однако все творчество Достоевского так или иначе было об этом, о главной христианской истине, о трагедии столкновения этой истины с жизнью, с историей, с проблемой мирового зла.
У Достоевского было совершенно особенное, исключительное отношение ко Христу, такое, что, если бы истина, как говорилось тогда, была не на стороне Христа, он предпочел бы остаться с Ним против истины. А споры об этом были в юности, когда Достоевский примыкал к группе петрашевцев, которые полагали, будто изменение общественной структуры, изменения в обществе могут изменить души человеческие, могут создать рай на Земле.
