Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился.
Отец! — в бессмертие Твое!
Двести с лишним лет назад написаны эти строки, но они живут и сегодня, несмотря на архаический язык.
А потом, спустя более четырнадцати лет, Державин написал еще одну оду. Он написал ее почти перед смертью. Ода называлась «Христос». Она была написана более сложным языком и уже не носила того космического характера, она была связана с тайной человеческой души. Надвигалась новая эпоха, когда человек волновался уже не столько проблемами космоса и мироздания, а волновался трагедией своего бытия. Это произведение не печаталось сто двадцать лет. Если оду «Бог» вы найдете в любом собрании сочинений Державина, то оды «Христос» вы там не найдете.
Вот уж поистине квинтэссенция библейской интерпретации! Конец не космичен, конец интимен. Поэт обращается к Христу, Который извлек человека из первородного падения:
Христос — нас Искупитель всех
От первородного паденья.
Он — Свет, тьмой неотъемлем ввек;
Но тмится внутрь сердец неверья,
Светясь на лоне у Отца.
Христа нашедши, все находим,
Эдем свой за собою водим,
И храм Его — святы сердца.
О Всесвятый! Превечный Сый!
Свет тихий Божеския славы!
Пролей Свои, Христе! красы
На дух, на сердце и на нравы,
И жить во мне не преставай;
А ежели и уклонюся
С очей Твоих, и затемнюся,
В слезах моих вновь воссияй!
Услышь меня, о Бог любви!
Отец щедрот и милосердья!
Не презрь преклоншейся главы,
И сердца грешна дерзновенья
Мне моего не ставь в вину,
Что изъяснить Тебя я тщился, —
У ног Твоих коль умилился
Ты, зря с мастикою жену.
Кто такая «жена с мастикой»? Когда Христос пришел в дом фарисея, одна грешная женщина в знак покаяния драгоценными благовониями полила ноги Христа, упав к Его ногам. И свое покаяние Гаврила Романович излагает так.
Наступило время его смерти. И в это время он сосредоточился на главном. В уединенном имении умирал уже не бывший министр юстиции, не тайный советник, не статс-секретарь, а просто раб Божий Гавриил. Холодеющей рукой он стал писать свое последнее стихотворение, и оно в чем-то даже проницательнее, чем надежда великого Александра Сергеевича Пушкина, который писал: «весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет…» Нет, старый Державин понимал, что не переживет. И на аспидной доске он написал последние строки:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
