Именно тогда возникает русская библейская историческая школа, основателем которой был академик Борис Александрович Тураев. Этот чудесный человек, проживший короткую жизнь (он умер пятидесяти лет, в 1920 г., от голода), человек, который стоял в первых рядах исследователей древнего Востока, переводчиков древних литературных памятников, человек, который свободно владел чтением иероглифов, клинописи, который создал целую школу востоковедения. Он был членом Собора Русской Православной Церкви 1917—1918 гг. Митрополит Евлогий (Георгиевский) вспоминает о нем, что это был святой человек, знавший богослужение лучше духовенства.
Борис Александрович Тураев первым решительно внес в изучение Библии новейшие по тогдашнему времени методы литературной и исторической критики, при этом оставаясь строго православным. Он доказал целому поколению богословов, что научное, литературно-критическое и литературно-историческое исследование Священного Писания, поиск подлинной датировки той или иной части Библии, не легендарно-традиционной, но именно подлинной, не противоречит нашему благоговейному отношению к Библии как к Слову Божию. Здесь выдающийся деятель мировой и русской культуры XX в. сомкнулся с высказываниями о Священном Писании, которые мы находим в ранние времена, уже у Максима Грека и Григория Сковороды.
Вы помните, что мы с вами еще при первых наших встречах говорили о концепции, отделявшей литературно-историческую плоть Библии, в чем-то преходящую, от вечного ее содержания. Но, как правило, охватить эту великую тайну — двойственную богочеловеческую природу Библии — было под силу далеко не всем писателям, мыслителям, поэтам. Все время наблюдался крен либо в сторону божественной священности, и тогда в Библии считали боговдохновенной каждую запятую, либо смотрели на нее просто как на произведение древней литературы. И то и другое неверно. Это напоминает нам споры об уникальной Личности Спасителя Христа, которые происходили в эпоху первых Вселенских Соборов, ибо одни пытались видеть в Нем только человека, другие — только Бога, как, например, еретики типа монофизитов. А тайна христианства — в Богочеловеческом синтезе. Эта тайна отражается и в самой Библии.
В качестве образца чисто человеческого толкования Библии мы можем взять понимание книги «Песнь Песней». Вокруг нее давно велись споры. Еще в ранние античные времена многие говорили, что это просто песнь о любви, и пытались вычеркнуть ее из библейского канона, когда канон Библии еще не был зафиксирован. Но один из иудейских учителей сказал, что тайна этой книги столь велика, что, может быть, никогда от сотворения мира не было сказано таких великих слов; не все это поняли, но авторитет этого учителя был велик, и поэтому споры прекратились.
