Холодным и дождливым майским днем Москва прощалась с Риммой Казаковой… В Центральный дом литераторов пришли сотни людей. Цветы, цветы, венки, букеты.
«Узнав, для кого я покупаю четное количество роз, денег с меня не взяли, — рассказывала Надежда Железнова. — Продавщицы погоревали и разрешили: пусть будет подарок от нашего магазина. Мы очень любим ее стихи…»
Почему такая боль, когда уходит современница? Потому что вспыхивает в памяти ее девчоночье лицо на страницах «Юности». И под ним стихотворение «Капитолина качает сына» — одно из первых о послевоенной женской судьбе, повторяемой бесчисленное количество раз. Столько лет прошло, а строки из тех ранних стихов остались: «Поделись со мною счастьем,/Офицерская жена…»; «Мы молоды, у нас чулки со штопками…»; «Люби меня только,/Только люби!..» Римма рассказывала мне, что при переводе то ли на английский, то ли на французский иностранная «профи» встала в тупик перед словом «штопки». Пришлось объяснять, что это такое.
Стихи Риммы Казаковой — звонкие, правдивые, ненатужные, касались не только автора, но и меня, многих таких, как я. Голос сердца, голос времени, незаметно переходящего в вечность. Поэтессы-шестидесятницы… Все мы жаждали справедливости, социальной, человеческой, семейной. Максималистки в гражданском смысле частенько попадали впросак, когда речь шла о любви, о близости, о сложных человеческих отношениях. В лирике выплескивали свои недоумения, чисто женские разочарования. Римма была одной из самых бескомпромиссных.
«Что ж ты, поэтессочка, все время одна?» — жалела Римму хозяйка съемной комнаты на Дальнем Востоке. Потом была встреча с Ним. Как будто удачный брак. Рождение ребенка, опоэтизированное еще до срока: «Мой маленький, мне тесно,/И все трещит на мне./Я подхожу, как тесто,/Зажатое в квашне…» Это она, новоявленная мать, дерзко сказала в стихах о новорожденных: «Горячие, как поковки».
«Или дети, или книги» — кто это придумал? А нельзя ли угнаться за двумя зайцами?! Егорка рос с нянькой, преданной Ульяной. А Римма писала взахлеб, выпускала книгу за книгой, ездила, летала. Сначала родные города и веси. Потом зарубежные «литературные десанты».
Как-то раз в другой части света знаменитый классик, взглянув на ее грустное лицо (недавно развелась!), предложил… любовь на несколько дней.
«Я так не могу, Михал Михалыч (назовем его этим именем)!» — сказала она.
Он не удивился. Подвел черту: «Жаль! Нам могло бы быть хорошо…»
