Приведенный фрагмент сразу же заставляет представить видеоряд: учительницу, обводящую указкой большую географическую карту и старающуюся удержать внимание учащихся; Новая Земля, Патагония, мори и проливы, материки, степи и лесостепи, — все подробно развернуто в самых различных ракурсах. Географию в картинках сменяет ничуть не менее детальная химия в комиксах: технология производства целлюлозы, бета-токсины, переработка углеводородных соединений и уж само собой разумеется химия отравляющих веществ — сведения из учебников и сухих инструкций непрерывно оживляют попадающие в самые нелепые ситуации персонажи.
Дело, впрочем, не сводится к простой пародии на научно-популярную литературу того времени. Феномен обожествления науки и особенно техники предстает во всем своем масштабе как один из важнейших принципов мироощущения людей Коммуны. Разве что Андрей Платонов смог с равной убедительностью описать новый тотемизм, удивительный дух состязательности между тотемом Паровоза и тотемом Аэроплана… В «Иприте» химикам, инженерам, машинистам и прочим авиаторам принадлежит куда более существенная роль, чем, например, «политрукам». Очень характерна реакция одного из персонажей после длиннейшего наукообразного пассажа советского полярника: «Он говорит красиво — это должно нравиться женщинам, — подумал Дюле». Еще как нравится: юные комсомолки безоглядно влюбляются в заклинателей техники и жрецов науки (гуманитарное знание, разумеется, не в счет), а те, конечно, отвечают взаимностью, не нарушая, однако, незыблемой иерархии ценностей. Если озвучить господствующий мотив эротических предпочтений, получится что-то вроде сплошного «мама, я летчика люблю…». А в ответ слышится горделивое «первым делом, первым делом самолеты…». Ясно, что пресловутый «лирик» позднего советского времени в воссоздаваемой атмосфере той эпохи оказался бы безнадежным аутсайдером совокупного эротического выбора. С другой стороны, поскольку «Иприт» представляет собой экстраполяцию определенных тенденций своего времени, духа эпохи, когда сын машиниста испытывал законную гордость и благодарность судьбе за то, что ему не выпало родиться каким-нибудь сыном поэта или, не дай бог, филолога, придется признать, что как раз в этой части фантасмагория Шкловского и Иванова оказалась наиболее фантастичной…
Крупицы узнавания, чередующиеся с пробелами знаменитого остранения, придуманного Виктором Шкловским, способны оказать зачаровывающее воздействие на вдумчивого читателя. Ретро-эффект, когда
