Но Гансу было не до разговоров.
Конечно, завидно, что у Река есть какие-то дела с американцами и что ему не надо ехать в Россию. Но пропеллер уже гудел, и ветер от него сбивал котелки с провожающих. Ганс вскочил в аэроплан.
И вот земля под глазами Ганса — словно хорошая скатерть доброй немецкой работы. Вот лежит тарелка с хлебом, подле солонка и какие-то судки — это Берлин. Вон дымящийся суп — это свежевспаханное пастбище. Вон, как ложки, сверкают реки и озера, — все чисто, вымыто, блестит. Приятно иметь такое хозяйство. Жалко только, что обедать приходится одним американцам.
Но вот хозяйство кончилось. Пошли какие-то куски и обрывки.
Это Ганс пролетал над Польшей.
…………………………………
В номере московской гостиницы Ганс взял телефонную трубку, чтобы поговорить с местным представителем фирмы, но через четверть часа он, бледный, без шапки, бежал на телеграф и отправил в Гамбург следующую телеграмму:
Гамбург. Эдгард. 333897 18/18, 9.30. Болен. Умер. Прошу обратной откомандировки. Московский воздух тяжел. На гребенки надежды нет.
На что был немедленно получен ответ:
Москва. Савой. Кюрре 18/18, 10.30. Отправляйтесь к дьяволу. Телеграфируйте немедленно согласие. Исполнить поручение. В противном посылаю другого. Эдгард.
На что Кюрре ответил:
Обмен телеграммами произошел после следующего разговора. Кюрре звонил своему приятелю. Московская телефонная станция была к этому времени уже целиком оборудована автоматами. Случайно именно в этот день тот автомат, который обслуживал телефон Ганса, был испорчен.
И Ганс попал в чужой разговор.
Хотя он и плохо знал русский язык, но ясно разобрался в следующем:
— Вы говорите, шпион, проехавший под видом экскурсанта в район Ипатьевска, снова вернулся в Россию под видом коммивояжера гребеночной фабрики? Проверьте приметы. Он среднего роста, пухлый, и у него шрам на щеке. Но почему телефон трещит?
— Ай…
Это про него. Его спутали с Реком. Проклятое сходство, и эти шрамы. Ведь у Река же не было шрамов. Но разве здесь, в Советах, это понимают? Его поймают… Сошлют… Национализируют… О, если можно было бы вернуться! Но все же нужно было ехать в Ипатьевск. И ведь он не Рек, он — Кюрре. И наконец, может помочь консул… На всякий случай нужно будет отпустить бороду, чтобы закрыть проклятый шрам.
Паника Ганса была бы еще больше, если бы он знал, что автомат присоединил к разговору еще четвертого — Син-Бинь-У, случайно приехавшего в тот день в Москву по делам подшефной Ипатьевскому институту деревни.
