— Отдаю должное вашему красноречию, святой отец, — сказал Мейсон. — Но ваши намеки на то, что это воет человек, просто смехотворны.
— Бог нас рассудит, — с достоинством ответил маленький священник, подобрал сутану и, отыскав задом свое кресло, сел со смиренным выражением на лице.
— Чтоб мне провалиться, но лично я не исключаю возможность убийства!
— Вряд ли, приятель, — сказал Марлоу. — И перестаньте запугивать меня до смерти… Вообще, не знаю, как вы, господа, а я бы не прочь выпить.
— Идет, — поддержал Гудвин.
Он схватил бутылку виски, наполнив бокалы себе и Марлоу.
Но тут приоткрыл глаза задремавший было за столом Ниро Вульф.
— Арчи, кажется, я вновь проголодался, — сказал он, любовно поглаживая свой живот. — Передай мне вон то блюдо. Нет, не то, а это… И это тоже давай. И вина налей. Фу, да не того. Лучше джин с тоником. Вон там с краю лежит мой сандвич. Захвати его.
На сандвиче Гудвин сломался.
— Боюсь, сэр, ваш обед будет длиться вечно!
Взгляд Вульфа оторвался от поросенка, являвшего собой застывшее в свинской ухмылке рыло на горке начисто обглоданных костей, и перешел на компаньона.
— Если ты перенервничал, сходи в кино.
— Не хочу, настроения нет. И к тому же здесь нет кино.
— Тогда сядь и ешь. Мне нравится слушать, как ты чавкаешь, потому что хоть в это время ты молчишь.
Чтобы не запустить в Вульфа стулом, Гудвин сунул руки глубоко в карманы брюк.
— Не хочу есть!
— А я вот на желудок не жалуюсь.
— Чертовски жаль.
— Заткнись! — рявкнул Вульф и начал вставать.
Гудвин поспешил пересесть на другой конец стола.
В гостиной появились Ватсон и Пуаро.
— Как мисс Марпл? — спросил Холмс.
— Я дал ей снотворное, — ответил доктор. — Она заснула, как дитя.
— Надеюсь, вы не воспользовались ее беспомощностью? — съязвил Марлоу.
Ватсон вспыхнул, не найдясь, что сказать. Зато не растерялся Эркюль Пуаро. Подскочив к Марлоу, он отвесил ему оглушительную оплеуху. В окнах замка зазвенели стекла.
— Не бейте меня, я застрахован, — криво усмехнулся частный детектив.
Пуаро так и застыл с раскрытым ртом и рукой на повторном замахе, а Марлоу, воспользовавшись его замешательством, прихватил со стола бутылку виски и пристроился в кресле у камина.
В этот момент Ниро Вульф наконец встал. В своей пухлой руке он удерживал бокал с портвейном.
— Дамы и господа! — торжественно провозгласил он, требовательно постучав по графину вилкой с нанизанными на нее двумя кусками бекона. — Предлагаю тост. Кто-то, быть может, скажет, что самые лучшие цветы на земле — это женщины, старики и дети… Кто-то скажет: кошки, кактусы или еще какую-нибудь глупость… А я отвечу: че-пу-ха! Абсурд! Ибо нет на свете ничего прекраснее моих орхидей. Это настоящее чудо природы. Вот комиссар Каттани знает… Я рассказал ему про тройное скрещивание, и он был поражен до слез. Цена моим орхидеям — все золото мира. Эх, да что там говорить… За мои орхидеи! — и он опрокинул в себя бокал.
