Вилла Бель-Летра | страница 88
И прежде не скупясь на правду, отныне она обрушивала ее на него без пощады, выговаривая ему за то, что он упрямо питается иллюзиями — мазохистскими иллюзиями своей утрированной вины: «Прекратите относиться к нему, как к персонажу романа. Ну и что, что вы изменили когда-то жене? Что, что вам снилось в ту ночь перевернутое распятье? Подумаешь, грешник! До настоящего грешника вы не дотягиваете: у грешника хотя бы азарт имеется, а у вас?.. Смиритесь с тем, что это болезнь, которая зрела подспудно с момента рождения ребенка. И даже раньше. Скорее всего она вызревала годами не одно поколение. Не хочу быть жестокой, но в значительной степени он расплачивается за ваш чертов талант, а отнюдь не за то, что как-то раз вы с женой неудачно повздорили. Его раздвоение — лишь следствие отшельничества отца. Он распят той же болью — но с поправкой на ее природу: корни тут в физиологии, а не в метафизической галиматье, какой бы сюжет она вам ни сулила. Перестаньте же наконец умиляться страданием. Я вас очень прошу».
Насчет сюжета доктор попала в самое яблочко: не думать о нем отец был бессилен.
Воистину, мы в ответе за то, что понаписали. Каждый сам выбирает перенесение. Чтобы потом перенесение могло точно так же выбрать его самого…).
А привнесение — вот оно, все еще ожидает на проводе.
— Суворов, я, наверно, не вовремя?
Он подумал. Она помолчала. Было слышно, как она думает то же — словно идет за ним по пятам. Господи, сколько же раз в своей жизни мы убиваем влюбленных в нас женщин?
Он сказал:
— Наверное, вовремя больше не будет.
Слава Богу, не вслух. А вслух он сказал:
— Если б хоть что-нибудь в мире случалось когда-нибудь вовремя, я бы чего-нибудь где-нибудь да успел. К примеру, позавтракать. А так — вовремя только ты…
— Что ж, спасибо за откровенность.
Повесила трубку. Совсем как в России — пунктиром гудки. Подходящие позывные для зачина нового дня.
И света — тьма-тьмущая. Сухо так, будто в мире нигде нет дождя…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ (Мистерия)
В мистериях с особым размахом проявилась одна из основных черт средневекового мировоззрения и поэтики — соединение иносказательного толкования изображаемого с его подчеркнуто чувственной остротой: мистерии как бы погружали патетический смысл «Священной истории» в стихию плотской натуральности. Чем более кричащими красками рисовались подобные сцены, чем более жестокими они были, тем большей оказывалась сила чувственно-мистического внушения. С другой стороны, религиозная патетика тесно соседствовала с бытовым и комическим элементом…