— За то, что сознался… Получалось, что он обманул. На деле любил не ее, а ее постоянную прежде недостижимость.
— А она поняла, что разрушилась как идеал и теперь между ними все кончено? — Обидно, но Дарси проявлял к интерпретации Суворова не более чем вежливый интерес — так поглядывает на прохожего манекен из витрины. — Ваша версия — самоубийство?
— Не знаю. Возможно.
— Ага, значит, несчастная Лира поперлась топиться в Вальдзее, а Горчаков, подобрав для себя водоемчик помельче, окунулся в трясину славянских страданий? — встрял, ликуя, Расьоль. — И после допросов, отмолчавшись в полиции, всякий раз укорял свое малодушие? Вы могли бы сделать карьеру на слезливых дамских романах. Не забудьте добавить сюда его непосильные муки из-за творческой трусости: ведь новелла его лишь туманит разгадку… Уверен, Дарси припас нам не менее ловкое чтиво. Что-то с убийством, не так ли? И кто из троих?
— Полагаю, Пенроуз.
— Разрешите полюбопытствовать, почему?
— Этого вам, любезный Жан-Марк, я сейчас не открою. Сначала мне надобно разобраться во всем самому.
— Так нечестно! Суворов, скажите ему. Где ваша российская гордость? Вы что, безропотно стерпите выходку потомственного колониста-эксплуататора, только что выпотрошившего нас подчистую, и притом задарма?!
— Сожалею, мсье, но обсуждение моей версии придется отложить. Мне нужно сделать пару звонков, извините.
Дарси откланялся. Расьоль показал уходящей спине средний палец.
Наблюдая за ними, Суворов признался себе: сплошное вранье. Никто из нас не сказал ничего из того, что надумал. Никто ничего не подумал сейчас из того, что не мог не сказать. Разговор фарисеев, держащих за пазухой камень… Лицемерная перепалка для отвода глаз, чтобы скрыть плутовство и притворство. Каждый из нас подбирает сюжет, маскируя свое безразличие. Нам и дела нет до того, что случилось в реальности. Скользим по поверхности, как фигуристы по льду, рисуя на нем цветочки холодных узоров. Что мы, в сущности, ищем?
Пока не находим — конечно, графиню. Как только найдем — конечно, себя…
Он поглядел на француза. Тот орудовал зубочисткой во рту, поводя круглым глазом по сторонам, как бычок на корриде.
— Хотите водки, хищник?
— Нет. Но, если вам станет от этого легче, согласен составить компанию.
— Не пойдет. Меня и так воротит от вашей побитой физиономии, а если еще она будет трезвее моей, боюсь, придется мне до утра замещать в туалете мадемуазель Адриану.
Расьоль, картинно вздохнув, засопел:
