Капитан, лежа на животе, рассматривал схему местности на обороте листовки. Плохо — в отряде ни у кого не нашлось даже завалящей карты. Та, что была перед прорывом, осталась у Волжанина. А без нее командир слеп. В листовке более или менее правильно нанесены крупные населенные пункты — Барановичи, Слоним, Ганцевичи. Слоним где-то недалеко.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?
Анжеров поднял голову, еле заметная улыбка скользнула по губам:
— А, комвзвода один! Чего такой хмурый? Случилось что-нибудь? — капитан сел.
— Я, товарищ капитан, чуть не побил красноармейца. Вот Андреев видел.
— Ого! — Анжеров вскочил на ноги, отряхнул гимнастерку и брюки от прилипших желтых иголок и соринок. — Что-то новое в командирской практике.
— Андреев лучше расскажет, он все видел. Если и приврет — не обижусь.
— Отставить! — это слово капитан произнес мягче, чем обычно, как-то обыденно и нестрого. Игонин сразу уловил этот тон и с жаром принялся рассказывать, как тот красноармеец отказался сдать листовку и как он, Игонин, рассвирепел.
— Что вы добавите, Андреев? — спросил Анжеров и как-то сбоку, остро глянул на бойца.
— Все правильно, товарищ капитан.
— В этом я не сомневаюсь. Я вас спрашиваю о другом — как вы оцениваете поступок Игонина?
Петро переминался с ноги на ногу, ни на кого не глядел, он был сейчас пришибленным, жалким. Не ожидая, когда закадычный друг Гришуха даст оценку его поведению, Петро сам решил ускорить ход событий.
— Вы меня разжалуйте, товарищ капитан. Командира из меня не вышло.
— Мне отвечать обязательно? — спросил Андреев.
— Да!
— Игонин погорячился, товарищ капитан, это правильно. Я не оправдываю его.
— Еще бы! — усмехнулся капитан.
— Его, наверно надо наказать, дело ваше, а разжаловать...
— Пожалели друга?
— Нет! — неожиданно твердо возразил Андреев, и капитан даже с любопытством приподнял брови: интересно!
— Продолжайте!
— Необходимо устранить, товарищ капитан, самое главное — плохое настроение у бойцов.
Анжеров пристально, изучающе посмотрел на Андреева, потом на Игонина, и вдруг горячая волна уважения к этим двум друзьям захлестнула его. Нет, Анжеров не был сентиментальным, ему нельзя быть сентиментальным по роду своего занятия. И наверно, в любое другое время он бы строго взыскал с любого командира, который проявил бы невыдержанность, как проявил ее Игонин. Но сегодня сложились несколько необычные обстоятельства и ему, капитану, в них приходится несладко, без помощников, без знания обстановки, с этим отрядом, сколоченным наспех. И вдруг оказывается, что есть у него помощники, пусть малоопытные, но зато думающие, знающие, что от них требуют, помощники, которые увидели то, что как-то невзначай и непростительно для него, опытного командира, оказалось вне поля зрения — настроение бойцов.
