Андреев сам не меньше Игонина вымотался за эту бешеную ночь. От ходьбы согрелся, согрелась и мокрая гимнастерка, видно, от этого зудило тело.
— Я-то при чем тут? — удивился Григорий.
— Кто-нибудь должен быть при чем, как ты считаешь? Пусть потом кричат на меня, но идти я больше не могу.
Вздохнув глубоко, он неожиданно гаркнул во всю мощь легких:
— Привал!
Команду ждали и безропотно подчинились ей. Никто не взял под сомнение, по какому праву ее красноармеец подал. Если скомандовал, значит, имел право. Как же иначе? Утром можно разобраться, а сейчас отдыхать.
Григорий и Петро привалились спинами к сосновым стволам, вздохнули облегченно. Игонин достал из кармана брюк сухарь с ладонь величиной, разломил пополам. Сухарь намок, но не рассыпался на крошки. Взяв срою долю, Григорий ощутил мучительное желание затолкнуть в рот сразу всю половину, даже кисловатая слюна появилась. Закусил немного еще на посту, вместе с Синицей, а потом завертелось-закрутилось.
Отломил крошку, кинул в рот и не заметил, как проглотил. Не раздумывая, чтоб не мучить себя, двумя глотками расправился с сухарем. Облизнулся. Голод только усилился. Тело, распаленное ходьбой, понемногу остывало, и Григорий почувствовал на себе неприятное, мокрое белье. Когда уходили с танкистом, отдал свою скатку Синице. Тот согласился донести ее до встречи на восточном берегу. Где же он, этот Синица? Где Самусь? Кажется, он обиделся, что Григорий с Игониным напросились в группу Тимофеева. Почему не остались во взводе? Что, Тимофеев лучше его, Самуся? А взводу ведь тоже предстояло горячее дело. Самусь даже не взглянул на Андреева, когда тот козырнул на прощание, уходя с Тимофеевым. Где сейчас батальон? Есть ли кто знакомый среди отставших? А Костя-танкист? Последний раз видели его еще на том берегу, когда он приказал Игонину и Андрееву переправляться первыми.
Петро тоже продрог и предложил:
— Ложись ко мне спиной, а я к тебе. Теплее будет. Легли спина к спине, согрелись. В лесу потихоньку смолкали голоса, отмигались красные точечки самокруток. В темную рвань сосновых ветвей заглянула с неба изумрудная веселая звездочка. Не эта ли звездочка двадцать лет назад светила отцам этих парней, славным конармейцам?
