— Все свободны, Виталий Васильевич, или вам есть, что сказать?
— Нет. — Кабанов поднялся, понимая намек главного " Ну, давай, позвони Максакову, тебя он послушает, и ты станешь своим в доску, и уже не и.о. а просто начмед", — К сожалению, я никак не могу это событие комментировать. Видимо, не красть они не могут.
Главный опять надел непроницаемость на физиономию.
Днем Кабанову позвонил Максаков.
— Здарова, Док! — прорычал полковник. — Поздравляю с новым назначением! Я звонил в отделение, а мне говорят, ты в начальниках уже! Хорошо хоть телефон дали, не пришлось по своим каналам искать. Ну, как ты там?
— Привет, — Кабанов был рад, что полковник бодр и свеж. — Все нормально.
— Да ладно — нормально! Я тут отъезжал на пару недель, а мои ухари наехали на вашу харчевню. Правда, жалоб от больных столько навалило, что не наехать не могли. — Максаков приглушил тон, — я тебя не подставил?
— Нет, Саша, все нормально. — Кабанов невольно тоже перешел на полушепот, — я до пищеблока не касаюсь. Не моя епархия.
— А как же пробы снимать? — Максаков знал все тонкости досконально.
— Утром и вечером пробы снимают дежурные врачи, а в обед ходят главный с замшей по хирургии. Саш, мне все это до фонаря. Чего ты хочешь?
— Да так, сегодня на летучке доложили об успехах, вот и решил позвонить, посоветоваться. Все ж таки, пока я у вас лежал, кормили неплохо.
— Еще бы! Шеф-повар сегодня тряс пачкой чеков, убеждая главного, что они все это купили для дома.
— Ага. А эта, как ее, Сафронова Евдокия Ивановна, кореньщица, накатала ЧП, — Максаков перевел, — чистосердечное признание. Уже дело завели. Что скажешь?
— А чего ты от меня ждешь? Я ей не родственник. Раскаялась? Хорошо. — он понимал, что Максаков ждет от него просьбы похерить эту бумажку с признанием кореньщицы. Но не дождется. — В конце концов, и без того на кормежку больных выделяются слезы, а они еще и прут у них!
— Ну, как скажешь. Я передаю дело в прокуратуру.
Кабанов пожал плечами.
— Передавай.
— Слушаюсь, доктор. Ты как насчет рыбалки? Найдешь пару дней? — Максаков был в своем репертуаре. Виталий Васильевич понял, что теперь не открутиться. Придется ехать.
— Найду.
Полковник обрадовался, словно ребенок.
— Все, заметано! Я те позвоню. Возьмешь дня три, махнем на Волгу, накормлю шашлычком из осетрины! Ты чуешь?
— Чую. — и Кабанов потянул ноздрями, будто и в самом деле чуял аромат шашлыка.
— Ну, до встречи!
— Пока.
Такой вот разговор. Перепуганная насмерть кореньщица пишет чистосердечное признание. Главный знает. Шеф-повар знает. Эта писулька у них словно кость в горле. А Кабанов только что ее пропихнул насколько возможно глубже. Ну их к черту!
