Он заскрипел зубами, впиваясь ногтями в ладони. Такая смерть не приснилась бы ему даже в кошмаре. Пожалуй, лучше было бы ему замерзнуть тогда, в двух бросках копья от отцовского дома, в только что выпавшем пушистом снегу…
Это случилось в тот же день, когда он все-таки убил первого в жизни огромного зверя и наслаждался ролью героя, мужчины и равного среди равных. Впрочем, наслаждался так, как было принято в его доме: молчаливо, с достоинством он прохаживался по утоптанному двору и бросал исполненные легкого презрения взгляды на рабов и женщин. Сестра Хильда улыбалась издалека, но подходить не стала, чересчур уж младший братец раздулся от гордости, того и гляди скажет что-то, о чем потом пожалеет.
Крик раздался внезапно. Даже не крик – рев. Йонард бросился туда. Как и все дети, он был любопытен и заметил, что у сарая стоит отец, а рядом, выпрямившись во весь рост – человек, которого Йонард поначалу даже не узнал, настолько он привык видеть его угодливо склонившимся перед хозяевами. Это был его большой приятель, если конечно кто-то осмелился бы назвать раба приятелем хозяйского сына. Хильда осмеливалась, но Хильде многое прощалось, она обещала стать красавицей. Нож, которым Йонард убил первого кабана, сделал этот раб. Сделал именно для своего маленького друга.
– Этот кузнец отказался выполнить волю хозяина, – шепнула Йонарду темноволосая девчонка-рабыня, – тот велел ему сковать цепь на самого себя.
– Зачем? – поразился Йонард.
Сколько он себя помнил, старик-кузнец всегда был самым послушным рабом и даже не помышлял о побеге. Выходит, лопнуло и его терпение. Кузнеца поймали, когда он пытался украсть лошадь, а в сумке обнаружили нож, хлебную лепешку и пару сухих рыбин.
…Позднее Йонард и сам не мог понять, как могло случиться такое. Как он посмел, и, что самое интересное, для чего? Раб стоил дорого. Хороший раб стоил еще дороже. Раб, который был искусным мастером, ценился на вес золота. Но раб, вздумавший поднять голову и заглянуть в глаза хозяину, не льстиво и угодливо, как все рабы, а как равный… Такой раб не стоил ничего. Такого следовало убить на месте, как взбесившегося пса.
Йонард знал это, но тем не менее прыгнул вперед и повис на руке отца, как щенок на шкуре кабана.
Когда мальчик пришел в себя, тело ныло от побоев. С рассеченной губы текла соленая струйка и пачкала только что выпавший снег.
Когда стемнело, Хильда вынесла теплый, подбитый мехом плащ. Йонард понял, что это означало: у него больше не было дома.
