Дэнни он тоже понравился. Когда Элиот первый раз пришел к нам в гости, то был на удивление застенчив и вел себя тише воды ниже травы. Первое время. Но стоило ему увидеть, насколько мой муж вежлив и непредвзят, он тут же принялся за старое, и на протяжении всей лазаньи со шпинатом мы не могли удержаться от хихиканья.
— Каллен, так вы действительно вегетарианка! А я-то думал, вы просто такая стройная. Но Мей надо обязательно давать мясо; я совершенно серьезно. Взять, к примеру, моего друга, Роджера Уотермана, так вот он тоже вырос в семье вегетарианцев — и что? Стал бухгалтером!
В промежутках между восклицательными знаками и непрестанными хохмами Элиот Кильбертус был отзывчив и очень щедр, даже до чрезмерности. Работал он обычно дома и частенько звонил спросить, не нужно ли посидеть с Мей, чтобы я могла куда-нибудь выйти. Иногда я пользовалась его любезным предложением, потому что оно шло от чистого сердца и не подразумевало обязательного «ты мне — я тебе». Ему нравились мы, нам нравился он, и чем дальше, тем больше времени мы проводили вместе.
Когда мы познакомились поближе, он признался, что хорошо обеспечен, потому что был единственным ребенком в семье, а его родители до самой смерти торговали недвижимостью во Флориде. Они оставили ему «жуткую уйму» денег, которые он вложил в акции — с разбором и успешно. К обеду он каждый раз приносил какое-нибудь экзотическое вино, хлеб или паштет, никак не сочетавшиеся с тем, что я готовила, но все равно очень вкусные.
Он всегда одевался как истый франт, причем только в европейское: раз в полгода ездил в Европу, где «предавался самому разнузданному шоппингу и чревоугодию». Услыхав, что мы прожили год в Италии, он покачал головой и заметил, что мы, должно быть, недоразвитые, коли вернулись в Соединенные Штаты «Макдональдса». На вопрос Дэнни, что в таком случае делает здесь Элиот, тот лишь пожал плечами и сказал, что не может читать итальянские киножурналы, да и, в любом случае, в тамошних аптеках не продается вощеная нить для чистки зубов.
Если денек выдавался хорошим, мы вместе отправлялись выгуливать Мей: я — слева от коляски, Элиот — справа. Тут-то он и проявил себя с совершенно неожиданной стороны. Я вскоре осознала, что нигде, кроме Нью-Йорка, Элиот жить не способен, это была настоящая любовь. Прогулка с ним оборачивалась непрерывной лекцией об архитектуре, о первоначальном замысле Фредерика Лоу Олмстеда[31] насчет Центрального парка и о том, где в городе можно найти лучшие шоколадные пирожные с грецкими орехами.
