Однако в то злополучное утро, переписав накануне небольшую вступительную главу, он внезапно почувствовал пустоту. У него было такое ощущение, будто над ним сыграли какую-то злую космическую шутку, причем самым извращенным образом. Он надеялся проснуться полным солнца и свежих идей, но вместо изящных поворотов диалога, вместо энергичных эпитетов, придающих дополнительную окраску вчерашним сценам, в голове стояли бледные, банальные, бесполезные фразы. Он с трудом выбрался из постели. То, что вчера казалось идеальным началом Большой Книги, на поверку оказалось заурядным сборником стандартных, навязших в зубах библейских историй о женщинах, берущих верх над мужчинами. Писание оно, конечно, священное, но иные эпизоды не сильно отличаются от популярных комедийных телесериалов. Блин, подумал или пробормотал он. Богова жена должна почти все время выигрывать, иначе никакого интереса. Но что тут, собственно, интересного? И потом, какой он, Бог? В состязании между полами он выставит себя бестолочью и неумехой. Такого Бога не бывает. Но если Бога нет, то нет и Боговой жены. Порху чувствовал, что заходит в тупик. Как все-таки быть с их схваткой? Гера по крайней мере могла сбежать от Зевса и спрятаться в укрытии, как она однажды и сделала с досады и назло супругу. А куда податься бедной Боговой жене?
Он старался рассуждать спокойно. Как ни крути, книга получалась пресной и скучной, как если бы я взялся написать о нем и Полли роман, где годы текут по накатанной колее, где существуют, но не живут — без горячих споров, без горьких ссор, без смертельных опасностей. Ни конфликта, ни кризиса, ни кульминации, ни развязки. Ни денег от продажи прав в Голливуд. Ни издателя? Быть того не может! Издатель всегда найдется. Правда, это будет против всех принципов, которые он усвоил в студенческие годы и укрепил с опытом и которым он сам учил четыре года, будучи выдающимся преподавателем письменного художественного слова, — они потребовались ему, чтобы закончить свой второй роман.
Так вот, если бы я писал о Порху и Полли бесстрастно и взвешенно, без отклонений и отступлений, получился бы объективный, хорошо темперированный портрет художника в старости — но кто сейчас читает такие? Из «Самопознания Дзено» так и не сделали экранный шлягер. Потом Итало Свево написал «Дальнейшее самопознание Дзено», но и оно не потрясло мир. В конце концов, что может случиться с семидесятипятилетним? Болезнь, несчастный случай, непредвиденно-убийственная тяжба еще в одном бракоразводном процессе, который съедает все деньги и время? Или, как у Диккенса, Ибсена, Стриндберга и десятков других знаменитостей, поздняя, рожденная беспросветным, мертвящим одиночеством любовь к несоизмеримо молодой девушке, может быть, соседской дочке или приятельской внучке, ищущей и не находящей сочувствия и понимания дома. Порху боялся огласки больше, чем сомнительного поступка. Что еще может случиться с ним, о чем стоило бы писать? С Полли другое дело: привлекательная женщина, умна, способна и все такое прочее, но ведь мы не о ней должны писать, правда? Наделите Порху раком или поставьте точку на его супружеской жизни, и с этим романом о том, как (не) пишется роман, будет покончено, и с автором тоже.
