На мощном черепе адмирала плоско лежала прядка седых волос, глаза были внимательны и усталы, огромная, серая от седины борода, разделенная надвое, прикрывала обе стороны черной адмиральской куртки, украшенной золотыми пуговицами. Из волос, прямо из бороды, высовывался нарядный Георгиевский крест.
Макаров протянул Колчаку руку.
Тот в ответ молодцевато щелкнул каблуками, наклонил темноволосую, с редкими серебристыми искорками голову и поприветствовал адмирала почти протокольно:
– Здравия желаю, Степан Осипович!
– То, что в трудную для России пору не смогли быть далеко от передовой, похвально, Александр Васильевич, – произнес адмирал дружелюбно и одновременно с легким огорчением, – но ведь и Север, наш любимый с вами Север после вашего отъезда оттуда остается совсем забыт и заброшен... Никто ведь не будет им заниматься.
– Пока идет война – нет.
– Охо-хо, – адмирал неожиданно по-старчески закряхтел, взял Колчака руками за плечи, тряхнул, лицо его сделалось расстроенным, – велика Россия, а людей в ней мало! – Макаров, кряхтя, вернулся на место, сел поглубже в кресло, показал Колчаку на стул: – Прошу, Александр Васильевич... В ногах правды нет. То, что вы приехали, – очень хорошо, а то, что Север остался без людей, – плохо. Вы даже не представляете себе, Александр Васильевич, как это плохо.
– Прекрасно представляю, Степан Осипович. Но... – Колчак, упрямо сжав губы, развел руки в стороны, – у меня другого выхода не было.
Макаров сощурил один глаз, оценивающе глянул на Колчака.
– Александр Васильевич, у меня есть одно место... Специально для вас. Тяжелое, сложное, ответственное. Не могу найти на него человека... Пойдете?
– Наверное, при штабе?
– А что, штаб уже не является боевой единицей флота? – ворчливо спросил Макаров. – Грамотные действия одного штаба гораздо важнее слаженных действий целой флотилии эскадренных миноносцев.
– Очень прошу, Степан Осипович, не назначайте меня в штаб, – тихо и твердо проговорил Колчак и даже хотел добавить, что устал от писанины и, готовя доклад о поисках пропавшего барона, он начал ненавидеть ручку... А всякая работа в штабе обязательно предполагает обильную писанину.
Колчак даже не предполагал, что от работы, не требующей почти никаких физических усилий, так могут болеть руки, плечи, спина, грудь, ключицы – все от работы каменеет, делаясь чужим, даже поясница, вот ведь как Колчак хотел сказать об этом адмиралу, но не сказал – побоялся его обидеть.
