А песок? Мокрый песок, медленно застывающий в башни, в страшные башни, как у Антонио Гауди. Далеко-далеко. И такое же уменьшающееся солнце.
Петр зачерпнул горстку табаку и взмахнул рукой. Веер коричневой пыли, как тогда из окна.
Голуби поднялись в воздух, но тут же опустились, думая, что им кинули что-то поесть. Кыш, голуби, кыш!
Хотя, почему кыш? Какое слово - кыш... А! Кыш-кыш - так говорила... Эта... Когда он лез к ней целоваться.
Кстати, вот что надо сделать! Позвонить хотя бы, ска жем, Лизавете и закатиться с ней в пивбар! Почему нет? Грус тно и легко. Но к сожалению я не пью. Никогда.
Да и Лизавета, милая...
Верно сказал Василий: дьявол умеет сделать воспоминания о минутах, когда мы делаем зло, приятными. Грустными и лег кими. Это верно, верно; лучше один буду маяться, чем... А что за зло такое? Что за грех? Ведь правильно говорил Виве кананда, что грех в том и состоит, чтобы думать о себе или о другом ком, как о совершающем грех. Что бы на это сказал Ва силий, этот дуалист? Да нет, он прав... И тот прав, и этот. И остальные. Все попробовал? Хватит, хватит! Пусть лучше стошнит, чем превратиться в дегустатора!
. .
Петр шел все быстрее и быстрее, тревожно поглядывая на афиши кинотеатров. Не дай Бог, туда понесет!
Правда, за полтора часа забвения от жизни - сорок копе ек. Дешево. Но похмелье сильнее от дешевого.
Как выгодно отличается кино от жизни! Там все быстро, хоть и неинтересно бывает, и главное, сопровождается музы кой.
Какая музыка, что? Куда это я иду? Не все ли равно, чем сопровождается? Музыкой, свободой, покоем. Хоть в тюрьме. "Не надобно мне миллиона, мне бы мысль разрешить". Да как ее разрешишь, если ее в руку-то не возьмешь, хоть и поймал как скользкая пойманная рыба; раз - и опять в реке.
-- Эй, парень, постой! - окликнул Петра оборванный че ловек.
-- Что?
-- Ты не торопись. В военкомат идешь?
-- Нет, - ответил пораженный Петр, которому действи тельно надо было в военкомат, хотя и не этого района.
-- А, ну ладно. Я думал - в военкомат. Дай одиннадцать копеек, хоть маленькую возьму.
Петр отдал деньги и все быстрее пошел дальше, уже зная, куда.
. .
Близился вечер. Люди уже вышли с работы и стояли по очередям - кто в магазине, а кто прямо в уличной толчее.
Петр, сгорбившись стоял у уличного ларька и наблюдал за быстрым и нечеловеческим движением селедок на прилавке, лю дей и машин. Все, даже селедки, имело такой сосредоточенный вид, будто только что оторвалось от подлинного настоящего дела, ради короткой перебежки к другому настоящему делу.
