Он ни разу не утратил контроля над собой. Ни разу.
Ты говорила, что я стал для тебя целым миром.
«Это была не я. Я была животным». Мое сердце грохотало. Щеки горели.
Ты не хотела, чтобы это заканчивалось.
«А тебе обязательно быть таким уродом, который не может удержаться, чтобы не ткнуть меня носом в мое унижение?»
Унижение? Теперь это так называется? Бэрронс послал мне еще более подробное воспоминание.
Я сглотнула. Да, это я помнила. «Я была не в себе. Иначе никогда бы такого не сделала».
Да неужели? Его темные глаза насмехались, в них я снова требовала большего, говорила ему, что хочу, чтобы это продолжалось вечно.
Я вспомнила, что он ответил: однажды я буду размышлять над тем, можно ли ненавидеть его сильнее.
«Я ничего не понимала. У меня не было выбора». Я пыталась найти слова, которые вернули бы меня на твердую почву. «Это было такое же изнасилование, как то, что сделали со мной принцы Невидимых».
Его сверкающие глаза стали непроглядно черными, непрозрачными, как грязь, видения в них исчезли. Под левым глазом крошечный мускул сокращался и разглаживался, чтобы снова вздрогнуть. Это было равносильно человеческому негодованию.
— Изнасилование — это не то…
— После чего можно встать и уйти, — обрубила я. — Я знаю. И теперь понимаю. Ясно?
— После этого ползут. Вы ползали, когда я нашел вас.
— И что?
— От меня вы ушли. Став сильнее.
— И что? — сквозь зубы процедила я.
Я устала, я нервничала и хотела закончить этот разговор.
— Я решил удостовериться, что мы понимаем друг друга, — отрезал Бэрронс.
Его глаза были опасными.
— Ты сделал то, что должен был сделать, так?
Он наклонил голову. Не кивнул и не покачал головой, и это меня разозлило. Меня тошнило от того, что он никогда мне не отвечал.
Я решила надавить на него:
— Ты сделал так, чтобы я снова могла ходить, и сделал это единственным доступным тебе способом. Ко мне лично это не имело никакого отношения. Ты это пытаешься сказать?
Бэрронс смотрел на меня, и я чувствовала, что где-то наш разговор свернул не туда, что все могло бы пойти совсем по-другому, но понятия не имела, когда и как упустила нужный момент.
Он наклонил голову еще немного — все-таки кивнул.
— Верно.
— Тогда мы понимаем друг друга. Слово в слово, буква в букву, — выпалила я.
— Точка в точку, — сухо согласился он.
Мне хотелось плакать, и я ненавидела себя за это. Ну почему бы ему не сказать что-то хорошее? Что-то, не относящееся к сексу. Что-то обо мне. Почему он преследует меня, только чтобы ткнуть носом в то, что мы побывали в шкуре друг друга? Ну не умрет же он, если проявит немного вежливости и сочувствия?
