— Да, она странновата… Но мало ли встречается и на улице женщин так же безвкусно накрашенных?.. Да и, собственно, не она же объект нашего расследования.
На улице прокурор не отказывает себе в удовольствии с удовлетворением оглядеть свой «трабант». Он, как все владельцы, явно гордится своей машиной.
Входим в другой подъезд, в тот самый, где находится мансарда Лукача, и тут нас нагоняет Лукреция Будеску. Даже и сейчас, в полдень, на лестнице темновато. Отпирая дверь в свою комнату, наша красавица еще раз извиняется за тесноту.
Нельзя с ней не согласиться — мы едва тут умещаемся втроем. В пространство площадью с тюремный карцер втиснут узенький диван, стол со стулом и старый платяной шкаф.
— Я ведь говорила, что тут тесновато, — лишний раз укоряет нас Лукреция.
— Ничего, — ободряет ее прокурор, обводя взглядом комнату. — Мы с вами усядемся на краешек постели, а капитан — к столу, чтоб ему было удобнее писать.
Так и размещаемся: я на табурете у стола, они вдвоем напротив меня. Глаза прокурора не без ехидства вопрошают: «Неплохая мы с ней пара, а?» Зрелище действительно карикатурное.
Я достаю из кармана записную книжку, шариковую ручку. На стене напротив меня висят фотографии популярных киноактеров, приобретенные, несомненно, в киоске за углом. А меж ними, посредине, — фотография самой Лукреции Будеску.
«Что-то мне тут не по себе…» — мелькает у меня в голове, покуда я готовлюсь приступить к делу. Я и сам не понимаю, что со мной. Обычно, когда я кого-либо допрашиваю или даже просто так беседую, я помимо воли не отвожу взгляда от глаз собеседника. На этот же раз мой рефлекс не срабатывает, будто какое-то стеснение мешает мне быть самим собой.
Прокурор достал из своего портфеля какую-то папку с бумагами и, прежде чем углубиться в нее, ждет, чтоб я задал первый вопрос.
— Хорошо ли вы знали Кристиана Лукача?
— Кристинела? — переспрашивает меня быстро Лукреция Будеску и, назвав покойного уменьшительным именем, снисходительно улыбается. — Еще бы, я его знала очень даже хорошо… Он был такой спокойный, вежливый, работящий… Разве вы не видали, как он отделал свой чердак? И все собственными руками.
— Когда он это сделал?
— Как только переехал в Бухарест и дядя его родной, Милуцэ Паскару, чей раньше весь дом был, отдал ему этот чердак под жилье.
— До него кто-нибудь жил на чердаке?
— Нет… Он мне сказал — мне-то он всегда все говорил без утайки, — он сказал, «чем жить в общежитии или снимать угол у чужих людей, лучше уж на этом чердаке!..». И такой счастливый был, все смеялся… Господи боже мой, что же это за напасть такая!..
