— Верим, — сказали Саватов и хроменький. А Сергей Сергеевич прибавил:
— Трудно это, на точке долго удерживаться. Ну, может надо еще. Много чего нынче в потемках вьется. Кабы глаза кошачьи, так рассмотреть можно.
Михаил вдруг поднялся порывисто.
— Ну, прощайте. Поздно. Я пойду. Спасибо вам… Не знаю, за что, а спасибо. Сергей Сергеевич, правда: нет у нас кошачьих глаз, и даже человечьих нет, чтобы человека видеть, как надо. В этом и беда вся.
Хроменький улыбался ему весело.
— Будут, будут глаза. Это все будет, не бойтесь. Пока-то держитесь крепче. В свое, что есть в вас хорошее, верьте.
— Мало хорошего! — печально усмехнулся Михаил, и тут же, словно за нитку кто перед ним продернул, увидал он свои дни и себя в них, то самоуверенным, то бессильно злым, то порывисто-самоотверженным, то мальчишески-дерзким, часто пошлым, часто холодным, но всегда, тупо ли, остро ли, страдающим.
— Что ж, я привык… один, — пробормотал он, отвечая на какую-то свою неясную мысль.
Все пошли провожать его в переднюю.
— Нет, одному нехорошо, — сказал Сергей Сергеевич. — И привыкать не к чему. Одному — это уж нехорошо.
Хроменький предложил:
— Может, ночевать останетесь? У нас в квартире никого. Прислуги не держим. Приходит утром старуха…
— Нет, нет, спасибо, я пойду, — отказался Михаил. — Спасибо вам.
— Зайдете еще когда?
— Вряд ли… теперь. Вряд ли увидимся.
— Увидимся, — с уверенностью сказал Сергей Сергеевич. — Не теперь, так после. Я бы с вами пошел бы еще, поработал, право! Старые-то дела да на новых дрожжах, ух как взошли бы!
Михаил только вздохнул.
— Прощайте. Мне вот одно жаль: говорил столько о себе… А об вас ничего толком не знаю. Порассказали бы, что вы, как так живете.
Друзья рассмеялись.
— Да что ж тут рассказывать? — удивился хроменький. — Каких видите, такие и есть. А о чем думаем, живя, — это мы и друг другу не все успеваем рассказывать. Ваше же дело спешное.
Сергей Сергеевич подумал-подумал, поставил свечку на подоконник и поцеловал Михаила.
— Ну, простите. До свиданья, до будущего. Пошли вам…
Старик Саватов, когда Михаил уже взялся за ручку двери, окликнул его:
— А я вам не говорил, как я этого студента знаю, Двоекурова? Я ведь у графини бываю, у старухи. Редко, но бываю. Древнее у нас, древнее знакомство. Графиня — особа ясная, жесткая, но она с неожиданностями. А девочка, внучка, приятельница моя, очень она хорошая. Глаза такие молчаливые.
— Вы ее видаете? — быстро спросил Михаил. — Да, хорошая девушка, я знаю.
