— А что? — спросил Потап Потапыч.
— Нелегко было. На умницу одного здешнего наскочил. Уж он его и так, и этак… Петя все держится. Наконец тот взял его за плечи, толкнул к зеркалу, — большое зеркало у него в кабинете, — и шепчет: "Посмотри. Хорошо вы рассказываете, а глаза-то у вас лгут. Ну да ладно!" Бросил Петю и вышел за портьеру. Петя не будь дурак, — к портьере — и заглянул. А там — двое… и кто!
Юс наклонился и шепнул что-то на ухо Потап Потапычу.
— Да нет? — изумленно проговорил тот.
— Право. Иван Николаевич и… сам. Петя утверждал положительно.
Потап Потапыч вздохнул и улыбнулся.
— Что ж, все возможно. Ну и как же?
— Да, так же, приняли все-таки. Умница-то, однако, себе на уме. Не пошел тогда на Выборгскую, к Пете в гости, цел и остался.
В комнате все те же ненастные, неподвижные сумерки. Самовар погас. Одна бутылка была уже выпита, давно начали другую. Яков заговорил у чем-то с Юсом в сторонке, кажется, собирался уезжать. Хеся бесшумно вышла из уголка и подсела ближе к Потапу Потапычу и Наташе. Должно быть, разговор о Пете, которого она знала мало, навел ее на какие-то тревожные общие мысли. Высказать их она, однако, или не хотела, или не умела.
Чай, коньяк, Наташа, такая строгая и куда-то уходящая, вдруг посторонняя, да еще воспоминания о Пете разнежили Потапа Потапыча. Ему хотелось вести обыкновенный, неделовой разговор, вспоминать о своем, хотя бы о том же Пете, но, главное, рассказывать бесполезно, просто чтобы рассказывать. Дьячихина комнатка — дача, куда он приехал в гости к этой милой барышне, уже не "товарищу", не "сестрице", а просто славной чужой девушке. Когда Потап Потапыч бывал "в гостях"? Он и не помнит. Хорошо бы даже совсем о чем-нибудь другом поговорить, но хочется говорить о Пете, да и не знает он ничего такого "другого".
— В Петиной жизни странные случаи бывали, — начинает он. — Если б написать — сказали бы, что придумано. Вот когда в первый раз… знаете, с рабочим Гришей?
— Нет, — откликнулась Хеся. — Я про Петю вообще мало знаю.
Наташа спросила:
— Он ведь в Заволжье был учителем сначала?
— Да, да, как же! Вы слышали?
— Мы сами с Волги, — тихо и тепло сказала Наташа. — Да, мы уж давно там не были… И место другое… Я так, стороной, слышала…
— Ну вот, это было после его учительства. Не очень давно рассказывал мне Петя, — чуть ли не в последний раз мы и виделись с ним тогда! — Хожу, говорит, я по комнате, хожу, а Гриша, рабочий, тут же в ступке… толчет. Толчет и растирает. Вечером дело было. Стал я думать: зачем это он так толчет? Лучше бы он поосторожнее. И хочу ему это сказать. Только что хотел — как сразу все провалилось, исчезло, и Гриша, и ступка, и я сам, точно меня не бывало. Однако, через сколько-то времени, чувствую — опять я; кругом темнота, но все же немного видно (ночь была светлая, и снежок). Лежу я на полу и как будто умираю. Разглядел близко Гришино лицо. Тоже лежит, а лицо такое, что этот-то, уже и сомненья нет — умирает. Тихо Гриша посмотрел на меня, шепчет: прости меня: я провокатор… И умер сейчас же. Я полежал еще немного и пополз.
