— Да уж, повезло вам.
Хмыкнув, Максим справился насчет погреба — может быть, углубить его, обшить досками?
— Думаю, обойдемся пока и так. — Настя махнула рукой. — Не так уж много у нас и продуктов, да и поздновато уже что-то с ним делать. Вот ближе к лету — другое дело. — Она оглянулась на дверь и снова понизила голос: — Ленка-то стесняется у меня жить, приживалкой себя чувствует, все хочет на какую-нибудь работу устроиться. Говорит, уже присмотрела.
— Вот как? Присмотрела? А где?
— Да не рассказывала — говорит, чтоб не сглазить. С подружкой собрались вместе сегодня идти… вот, скоро уже.
— Поня-атно. — Максим кивнул и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — Совсем забыл! Объявление интересное сегодня видел: в старом ДК кирпичи дешево продают. Может, взять?
— А пожалуй! — подумав, согласилась сестрица. — В бане бы печь чуток подновить — там бы и жить можно было… Слышь, Максик, давай-ка переселяйся к нам, зима длинная — все веселее! Ну правда, что там тебе одному?
— Так у меня буржуйка! — негромко рассмеялся гость. — И дровишек пока хватает.
— Ой, надо же — буржуйка! — Настя скривила губы. — Потому она и буржуйка, что дров немерено ест. Никаких запасов не хватит!
— Да ла-а-адно!
Насчет буржуйки Тихомиров, конечно, вполне был согласен с кузиной, как и насчет баньки… Только вот не хотелось без особой нужды никого стеснять, да и вообще — он давно уже привык жить один… ну, почти один… и от своих привычек пока отказываться не собирался.
Поднялся, надел шапку:
— Ну, так я возьму тачку-то?
— Там, у бани, стоит. Да, постой-ка. — Настя убежала в комнату, за занавеску, и вернулась с сеткой лука и тремя тысячными купюрами. — Вот, возьми на кирпичи. Может, принимают там еще деньги-то?
— Ой, Настя. — Тихомиров отмахнулся. — Да найдется у меня, чем заплатить.
У него и в самом деле было — десять вполне еще годных пальчиковых батареек и два китайских будильника.
— Нет, все ж ты возьми, — обиженно настаивала сестрица.
Максим взял несколько луковиц, рассовал по карманам, от денег же отказался: кому они сейчас нужны?
И, взяв стоявшую у баньки тачку, пошел. Тачка катилась хорошо, ходко, правда, поначалу все время застревала в грязи, но недолго — как вышел на асфальт, дело пошло куда как легче.
Дождик кончился, желтое небо посветлело, позолотилось даже от лучей зимнего солнышка. Подняв голову, Тихомиров неожиданно для себя ощутил вдруг страшную тоску по обыкновенному синему небу, по яркому сиянию солнышка, уже давно прятавшегося за ненавистной желтой пеленой. Казалось, все бы сейчас отдал за синее небо…
